[Iambang]

Жив, цел, акул.
Встретил новый год вместе с нуной, с йозовыми, как мечты котика, волосами, вискариком в новогодней шапке и бесконечными цитатами Никиты Литвенкова, теми самыми, что про борщ и какой-то непонятный салат. замечательно
Сессия через две недели, и надо бы удариться в писанину того, что я вообще должен принести в универ, а хочется удариться в сериал, игрулю или книжку про пидров, которые потеряли дитя ада, но не получается удариться ни во что.
По идее, надо как-то раскачаться, но.
Нашел персональное днище в кавере на одну из песен нирваны, а еще совершенно случайно взглянул на написанный недавно фик немного под другим углом и понял, что оно вышло больнее, чем мне казалось раньше.
бульк

Error code
Фэндом: BTS
Пейринг: намги, чонги фоновые кимсокджинхёсаны и вигуки
Рейтинг: PG-13
Размер: ~12к
Жанр: ангст, au и немного hurt/comfort
Саммари: − Ты пьян? − Да. И чертовски рад тебя слышать.

Чонгук осторожно дотрагивается кончиками пальцев до ровной поверхности оконного стекла и резко уводит руку вправо − след от его пальцев растворяется двоичным кодом. Под бесконечными и единицами и нулями наверняка скрываются необходимые ему данные, но Чонгук никогда не был силён в программировании и компьютерах, и чередование цифр для него остаётся всего лишь бессмысленным набором символов.
Мир смыкается вокруг Чонгука маленькой комнатой и огромным окном, за которым только облака и ничего больше, а всё вокруг отцифрованное и разлетается на пиксели, стоит только прикоснуться. Всё, кроме этого стекла, которое почему-то не пускает дальше. Чонгук чувствует себя сгустком информации, этими бесконечно повторяющимися нулями и единицами, чувствует себя застрявшим посреди матрицы и успевает подумать о том, что нужно смотреть на ночь меньше фильмов, прежде чем слышит знакомый голос.
− Чонгук.
Стены вокруг него плавятся и оползают на пол мелкими зелёными цифрами, и Чонгук начинает задыхаться, потому что ещё немного, и поймёт, почему не может пройти дальше, нужна ещё пара секунд, но даже этого времени у него нет.
− Чонгукки, − Тэхён опускает руку на его плечо и легко встряхивает.
Чонгук открывает глаза, и комната вокруг него такая же тёмная, как та, что из его сна, но тепло от ладони Тэхёна настоящее, пусть по темноте сверху вниз всё ещё плывут символы и цифры.
− Мне опять снился какой-то код, − Чонгук сипло усмехается и трёт глаза ребром ладони. − Это из-за тебя всё.
− Чонгукки, − Тэхён тянет его на себя, сажает на неудобном диване и придерживает за плечи. − Эй, эй, Чонгукки.
− Ну чего ты?
У Тэхёна синяки под глазами, которые, наверное, уже никогда не пройдут, руки мелко дрожат − Чонгук всем собой чувствует − и по лицу медленно расползается широкая, но будто бы неуверенная улыбка.
− Тэхён? − осторожно уточняет Чонгук, но тянется к нему в ответ и медленно гладит его по рукам.
− Я закончил. Дописал его, Чонгукки, − Тэхён говорит почти неслышно и обнимает ладонями лицо Чонгука. − Четыре года, ты представляешь? Четыре года. И он работает.
Тэхёна начинает трясти, в уголках его глаз Чонгук даже в темноте отчетливо видит слёзы, и то, что Тэхён сейчас мало чего понимает, самому Чонгуку только на руку.
− Я всегда в тебя верил, ты помнишь? Всегда говорил, что у тебя получится, − Чонгук гладит ладонями по щекам и прижимается губами к его скуле, а потом затаскивает Тэхёна на жёсткий скрипящий диван. − Ты молодец, − Чонгук закрывает глаза и зарывается пальцами в растрепанные волосы на макушке Тэхёна. − Всё хорошо, родной.
Чонгук забирается ладонью под футболку и гладит Тэхёна между лопаток, когда понимает, что хочет сказать что-то ещё, но сам еле дышит − эмоций Тэхёна хватает им обоим. Чонгук несёт какую-то чушь, за которую обязательно будет стыдно потом, особенно, если Тэхён её вспомнит тоже, но тот только жмётся ближе и обнимает так крепко, что вот-вот сломает Чонгуку рёбра.
− Спасибо, − Тэхён приподнимается на локте, убирает чёлку со лба Чонгука и выглядит бесконечно счастливым. − Спасибо, − снова повторяет он и прижимается своими губами к губам Чонгука, и это самый паршивый вариант развития событий для них обоих, но Тэхён решает, что подумает об этом когда-нибудь позже, потому что Чонгук ему отвечает.

***

Усталость Юнги измеряется не в потраченном на работу времени, и даже не в мешках под глазами − в пустых пивных банках, валяющихся под столом, и в пачках из-под сигарет, выстроенных в аккуратную башенку на самом краю стола. Юнги всегда был склонен к перфекционизму в тех вещах, о которых обычные люди даже не думают.
Юнги просыпается и чувствует себя пустым, и это чувство настолько привычное, что даже не тяготит нисколько. У него нет ничего, что можно было бы потерять, нет никого, о ком нужно заботиться, и будь Юнги лет на пять младше, он бы думал об этом, как о свободе, которой он когда-то так хотел, и в какой-то степени добился. Внутри Юнги пустой, как картонная коробка из-под лапши, которую он каждый вечер заказывает из ресторанчика на соседней улице, и сейчас ничего, кроме грустной усмешки это не вызывает.
Время от времени Юнги понимает, что хочет себе найти донсена, которому вот-вот стукнет восемнадцать, чтобы учить его мешать пиво с соджу по воскресеньям, рассказывать, что мечты, которые в этом возрасте есть у каждого, вряд ли к чему-нибудь хорошему приведут, а потом отправлять из бара домой, потому что родители уже начинают волноваться. Только вот единственный донсен Юнги сейчас стоит на пороге его квартиры, машет перед его носом двумя пакетами из ближайшего супермаркета, и ему уже несколько месяцев как двадцать два.
− Доброе утро, хён, − Чонгук переступает порог, как только Юнги открывает дверь.
− Доброе, − бормочет он в ответ, хотя на часах уже почти шесть вечера, но Чонгука в квартиру пропускает.
День Юнги начинается ближе к ужину, а заканчивается около восьми утра, и если Чонгук в очередной раз отпросился с работы пораньше и даже не поленился заскочить в магазин, ему точно что-то от Юнги нужно. Юнги открывает форточку, забирается на подоконник и закуривает, глядя на то, как Чонгук разбирает принесённые пакеты и распихивает продукты по секторам в холодильнике, будто бы Юнги действительно что-нибудь из этого приготовит.
Юнги принимает из рук Чонгука завёрнутый в фольгу кимбап и тёплую ещё банку кофе из автомата − хотя сам не отказался бы от пива − и лениво разворачивает обёртку. Чонгук только ставит на плиту чайник, без разрешения вытаскивает сигарету из пачки Юнги, бестолково крутит её в руках и молчит.
Юнги был бы рад, приди он к нему просто потому, что соскучился, но в последнее время такие визиты − редкость.
− Ну не тяни уже, − Юнги щелчком выбрасывает окурок в форточку, спрыгивает с подоконника и придвигает к Чонгуку пепельницу. − Я знаю, что ты просто так не пришёл бы вечером вторника.
− Сегодня четверг, хён. Спи побольше, хорошо? − Чонгук переводит взгляд с Юнги на зажигалку в его руке, а потом наклоняется к огоньку, когда Юнги ему прикуривает.
− Хотел-то чего?
Чонгук только хмыкает и улыбается.
− Мне нужно кое что достать, хён. У тебя же сейчас нет работы?
Юнги кривится от вопроса − Чонгук задевает за больное, потому что заказов нет последние недели три, а счета всё ещё нужно оплачивать.
− Конкретнее.
Чонгук тушит сигарету в пепельнице, явно не торопясь отвечать, выключает чайник и хлопает дверцами шкафчиков в поисках чая и сахара.
− У меня только кофе, можешь успокоиться.
Когда Юнги смотрит на обречённо вздыхающего Чонгука, он думает, что рядом с ним похож на завалившего экзамены школьника, хотя старше на четыре года, потому что Чонгук ослабляет узел галстука и скидывает наконец пиджак, заливает быстрорастворимый кофе кипятком и, когда подходит ближе, выше Юнги почти на полголовы. Потому что у Чонгука приличная работа и, судя по всему, есть девушка − Юнги чисто случайно замечает начинающий сходить засос на его шее.
− Мне нужен голосовой модуль, − Чонгук забирается на подоконник с ногами и притягивает к себе колени, а Юнги кажется, что в последнее время от него всё чаще и чаще начинают хотеть невозможного.
− Малой, ты что, предлагаешь мне разработать речевой движок, чтобы твоя кофеварка желала тебе приятного дня, пока ты собираешься на работу? Я не совсем программист, если ты вдруг забыл.
− Нет, я знаю, где его достать, − Чонгук обнимает ладонями кружку и улыбается так, будто знает, что Юнги всё равно согласится. − А как его достать, скорее всего знаешь ты.
Юнги запускает пальцы в волосы, ерошит их на затылке и отворачивается к окну, думая, что других дел у него всё равно нет.
− Посмотрим потом, что можно сделать.


Валяющийся среди подушек телефон Юнги оживает от звонка Сокджина в то время, когда Чонгук возится на кухне с принесёнными продуктами, а сам Юнги бестолково перебирает свою коллекцию дисков, не зная, на что ещё убить время.
Сокджин зовёт где-нибудь встретиться через час, обещает кое с кем познакомить, и больше не говорит ничего. Зная Сокджина, это может быть как какая-нибудь милая девушка из его клиники, которую он хочет представить Юнги в качестве потенциальной пары, так и внезапно объявившийся сонбэ, о существовании которого Юнги никогда не слышал. Сокджин не настаивает, но Юнги всё равно запоминает названный адрес и говорит, что если приедет, то прихватит с собой и Чонгука. На другом конце линии Сокджин тихо смеётся, а затем говорит, что ему пора, и снова повторяет адрес места встречи.
− Хочешь выпить?
Чонгук вздрагивает, когда Юнги тенью проскальзывает на кухню, просит подождать хотя бы полчаса − не оставлять же курицу наполовину приготовленной − и соглашается несмотря на то, что есть хочет гораздо больше, хоть Юнги, как и Сокджин, не настаивает.

***

Юнги подносит пивной стакан к губам, зачем-то сдувает тонкий слой пены от одного края к другому и только затем делает глоток. Сидящий напротив Чонгук листает меню с таким энтузиазмом, будто хочет оставить в баре весь полученный на днях аванс, а по обе стороны от их столика сидят только мужчины за сорок, но Юнги всё равно понимает, что скучает по таким вечерам, когда можно просто расслабиться и совершенно ни о чём не думать.
− Мы пришли в бар, чтобы выпить, Чонгукки, − тянет, криво улыбаясь, Юнги, и Чонгук смотрит на него так, будто бы над его головой плавает облачко из мыслей, в котором главная − стоит ли заказывать коньяк, если ты проснулся пару часов назад.
− Я пришел сюда, чтобы поесть. Ну и убедиться в парочке своих догадок, − Чонгук ухмыляется как-то совсем гаденько, и это ещё одна из причин, почему они с Юнги ладят.
Вечно пунктуальный Сокджин задерживается на непозволительно для него долгое время − не то на десять, не то на пятнадцать минут − Юнги неотрывно смотрит на часы, но кроме описывающей круги секундной стрелки ни на чём сосредоточиться не может. Чонгук рассказывает что-то про своего знакомого, а потом про какого-то Хёсана, но Юнги мысленно не здесь и даже не сейчас, а где-то в одном из клубов Лос-Анджелеса и лет пять назад, когда почти каждый вечер был пьяный и шумный, и не было даже тени сомнения в том, что они что-то делают не так.
В правильности своих решений Юнги не сомневается и сейчас, но со временем взгляды на жизнь перестраиваются, переходят в смежные плоскости, и это один из тех выводов, к которым так не хочется приходить.
− Эй.
Юнги дёргается от громкого щелчка пальцев перед своим лицом и переводит взгляд сперва на руку перед ним, а потом уже на лицо Сокджина.
− Опаздываешь, я заскучал, − Юнги показательно зевает, когда Сокджин поднимает взгляд к потолку и так же картинно вздыхает.
− Задержался на работе,− вместо Сокджина отвечает пришедший с ним парень, широко улыбается и тянет Юнги ладонь для рукопожатия. Сокджин только сдержанно улыбается, но вот Чонгука на другой конец диванчика сдвигает совершенно не церемонясь.
− Я Джин Хёсан. Мы с Сокджином... − Хёсан выдерживает странную паузу, и внимание Юнги переключается на Чонгука, который снова ехидно улыбается и одними губами произносит что-то, в чём Юнги угадывает "спят". − Работаем вместе.
− Мин Юнги. Или Мин Шуга.
− Зависит от того, как мне больше нравится? − Хёсан смотрит на Юнги заинтересованно.
− Скорее от того, зачем именно Сокджин решил нас познакомить.

После третьей стопки коньяка Юнги совершенно спонтанно начинает думать о том, что этому Джин Хёсану, с которым они знакомы всего час с небольшим, больше бы подошёл псевдоним, какое-нибудь сценическое имя вроде Кидо, и не деловой костюм, а обычные джинсы, толстовка и, может быть, снэпбэк. Юнги складывает в голове мелкие детали образа в единое целое и старательно отмахивается от подступающего чувства, будто внутри него зарождается и медленно закручивается бесконечно тяжёлая воронка пустоты, потому что какого чёрта он всё ещё думает о том, чего в нём самом уже очень давно нет.
Чонгук выскальзывает из-за стола ровно в тот момент, когда Юнги с Хёсаном начинают обсуждать футбол, в котором сам Юнги ничего не смыслит − за всю свою жизнь он едва посмотрел десяток матчей − но Хёсан по какой-то причине вызывает желание следовать заданной им теме.
− Мелкий дел натворит, − лениво говорит Сокджин, подхватывает своё безалкогольное пиво и уходит следом за Чонгуком.
− Мелкий твой вырос уже давно, − Хёсан только непонятно улыбается, провожает спину Сокджина взглядом, а затем поворачивается обратно к Юнги. − Нас кинули, ты представляешь?
Юнги только хмыкает и прикладывает ладонь к лицу, совершенно не задумываясь о том, как это выглядит со стороны. Пусть он немного пьян, и уже пару месяцев нормально не спит, наигранность происходящего уловить вполне способен.
− Поговорим о деле?
Хёсан прокручивает по столешнице пустой бокал, опасно щурится, и от того приветливого Хёсана, который сидел рядом всего пару минут назад, мало что остаётся.
− И давно ты понял?
− Примерно в тот момент, когда Сокджин сказал, что хочет меня с кем-то познакомить. В последнее время всем от меня что-то нужно. Интересно только, почему именно от меня.
− Потому что я доверяю ребятам Сокджина?
− На которого я никогда не работал.
− Ладно, ладно, сдаюсь, − Хёсан улыбается и поднимает руки вверх, картинно принимая поражение. − Сокджин говорит, что на тебя можно положиться, а я верю Сокджину. Такой ответ тебя устроит?
− А вот это уже больше похоже на правду.
− Не хочешь угостить меня сигареткой, Мин Шуга?

− Вот так бы сразу, − говорит наконец Юнги, когда протягивает Хёсану открытую пачку. − Не за чем было устраивать весь этот цирк с посиделками.
− Не понравилось? − Хёсан звучит почти что разочарованно, а Юнги вдруг осознаёт, что понятия не имеет, как на это реагировать. Не на самого Хёсана, который всё ещё кажется ему подозрительным, но в какой-то степени даже славным, если смотреть под определённым углом, а на слова, сказанные после. Юнги прикуривает, а Хёсан говорит вдруг, что было бы неплохо, если бы они познакомились при других обстоятельствах.
Юнги ловит себя на мысли, что хочет спросить у Хёсана про Сокджина, но это желание настолько нелепо, что вытесняется из головы, не успев до конца оформиться, потому что Юнги не нужно знать того, что его самого не касается.
− Есть одна подработка, которая может тебя заинтересовать. Позвони, если надумаешь? − Хёсан протягивает сложенный вчетверо листок, и Юнги сам не понимает, почему берёт этот клочок бумаги и прячет его в карман куртки, но всё ещё думает, что сбегать от проблем − это лучшее решение, которое он может выбрать из множества предложенных, однако до того, как он включает музыку в плеере и накидывает на голову капюшон, он всё же успевает услышать, как Хёсан предлагает вызвать ему такси.

В Юнги очень много того, что нельзя выразить словами − только лирикой, которую он уже давно не пишет, а по-другому проявлять эмоции разучился и вовсе задолго до. На светофоре загорается зелёный, а Юнги, совсем как в десять лет, всё ещё наступает только на белые полосы на пешеходном переходе, но вместо привычного удовлетворения чувствует себя потерявшимся в мыслях, в себе и в жизни. Юнги запинается, и вместо белого наступает на чёрный, осознавая себя стоящим посреди огромного города, бликующего яркими вывесками в стёклах выкрашенных в желтый такси, но это не пугает и не давит даже, просто по какой-то причине заставляет думать о том, что он принять ещё не готов.
"Просто делай то, что хочешь, и будь счастлив", − проносится в голове голосом Чимина, которого Юнги не видел уже лет шесть, и Юнги был бы очень рад, если бы у того же Чимина сейчас, где бы он ни был, было всё хорошо, потому что в его жизни подобный подход не работает. Юнги раздражённо отряхивает мех на капюшоне, слипшийся от моросящего дождя, и думает, что он никому ничего не должен, в том числе и себе, однако легче от этого не становится.
Когда Юнги звонит Чонгуку ближе к четырём утра и просит рассказать про Хёсана, а потом тратит несколько часов своей жизни на то, чтобы обрушить сервер первой попавшейся на глаза онлайн-игры просто потому, что может это сделать, в Сеуле выпадает первый снег.

***

Юнги закидывает куртку в стиральную машинку, даже не проверяя карманы, и так знает, что в одном из них лежит сложенный вчетверо лист с номером телефона. Знает, но предпочитает об этом не думать, и это первый раз, когда он предложение даже не рассматривает, а просто решает забыть. Дверца щёлкает автоматическим замком, и внутрь с тихим гудением начинает поступать вода. Юнги не верит в приметы и знаки и никогда не полагается на интуицию, но почему-то всё равно думает, что поступает правильно − ничем хорошим это бы не закончилось.
Юнги никогда не принимает заведомо проигрышных решений.
На кухне громко пищит поломанный тостер, и если не подойти к нему секунд через десять, и без того подгоревший завтрак придётся наверняка выкинуть, но вместо этого Юнги смотрит на медленно прокручивающийся барабан машинки и плещущуюся за стеклом вспененную воду, а затем быстро жмёт на все кнопки подряд, пытаясь остановить стирку, и в конечном итоге выдирает шнур из розетки.
Горячая мыльная вода окатывает ноги, а ткань противно липнет к коже, когда Юнги нервно крутит куртку в руках, пытаясь отыскать нужный карман.
− Ну и какого вот хрена я делаю? − сам у себя спрашивает Юнги, когда бережно достаёт промокшую бумажку, укладывает её на край ванной и бросает в лужу воды на полу первое попавшееся под руку полотенце.
Со стороны кухни неприятно тянет горелым, но поплывшие цифры сейчас имеют куда большую значимость, чем сожжённый завтрак. Юнги думает, что легко сможет отказаться, если его что-то не будет устраивать, и почти уверен в том, что предложение ему не понравится, когда угадывает в последней из смазанных цифр тройку, тянется к телефону и набирает номер.
В идеале − Юнги хочет себе новую жизнь, но в действительности сгодится и новый тостер.
− Хёсан? Это Шуга. Нужно встретиться.

Когда Юнги запрыгивает в полупустой вагон метро, едва успев протиснутся в закрывающиеся двери, он отстранённо думает, что ведёт себя если не по-детски, то уж точно неосторожно, потому что знает о Хёсане только то, что сумел вытащить из сонного Чонгука, а два раза Юнги об одном и том же никогда не спрашивает.
Знает, что он крутится в той сфере, куда когда-то хотел попасть Сокджин, но вместо этого попал Чонгук, и неясно, чем Хёсан занимается в действительности. Самому же Юнги нет дела до мехатроники, научного прогресса и чужих несбывшихся мечт − ему достаточно и своей − и голове раз за разом прокручивается мысль, что если у Хёсана достаточно денег на финансирование отдельных программ НИИ, где работает Чонгук, то его труды, что бы там Хёсан не хотел, точно будут оплачены. Юнги успокаивает себя тем, что Сокджину нет никакого смысла его подставлять.

Хёсан встречает Юнги на выходе из метро, хлопает по плечу в приветствии, а затем протягивает стаканчик с кофе, и всё это выглядит так, будто он знает Юнги минимум пару лет. Поведение Хёсана сбивает с толку, и Юнги удивленно моргает, но старается сохранить лицо, когда открывает дверь припаркованной неподалёку машины.
− Это конспирация? − Юнги выгибает бровь и щёлкает ремнём безопасности, а Хёсан только улыбается в ответ и поворачивает ключ зажигания.
− Не совсем. Показываю тебе своё расположение и пытаюсь подтолкнуть к согласию, потому что у меня к тебе всё ещё есть парочка дел.
− Если я соглашусь, ты мне за это заплатишь, так что на твоём месте я бы из шкуры вон не лез, − Юнги хмыкает и отворачивается к окну.
− Мне нравятся такие люди, − внезапно говорит Хёсан, а Юнги чувствует на себе его взгляд и борется с желанием натянуть на голову капюшон.
− Какие? − звучит не то, чтобы заинтересованно.
− Такие, как ты.
− За дорогой следи. И куда мы едем?
− Если согласишься, то к Сокджину.
− А если нет?
− Отвезу тебя домой и буду ломать голову над тем, где найти человека, которому я могу доверять.
Юнги поджимает губы и с лёгкой тенью узнавания рассматривает проносящиеся мимо дома и магазины, ждёт, что из-за следующего поворота вот-вот покажется знакомый торговый центр, куда они сбегали с Сокджином из школы когда-то давно, но не видит его ни на этой улице, ни на следующей.
− Сверни сейчас, − говорит Юнги, как только они тормозят перед светофором на перекрёстке. − Тут где-то торговый центр рядом.
Хёсан только кивает, словно просьба Юнги звучит абсолютно нормально, и следующие пять минут катается кругами в поисках нужного здания, но когда заезжает на подземную парковку и глушит мотор, всё же интересуется:
− Неужели решил пройтись по магазинам?
− С чего ты решил, что можешь доверять мне? − отвечать вопросом на вопрос − своего рода дурная привычка, от которой Юнги никак не может избавиться.
− Ну ты же не думаешь, что я пришел бы с просьбами, ничего о тебе не узнав?
Юнги отстёгивается и тянется не к дверной ручке, как сперва кажется Хёсану, а к стаканчику с кофе.
− Я думаю, самое время рассказать, в чём дело. И постарайся не упустить тот момент, почему ты постоянно говоришь о заказе, как о какой-то просьбе.

Юнги не покупается на красивые слова и "мне от тебя нужно", а Юнги шестнадцатилетний, который всё ещё живёт где-то внутри под всей рациональностью и материализмом, которыми от внешнего мира спрятан, хочет купиться на что-нибудь вроде "ты нужен мне" и пишет тексты о том, что стал гордостью своей семьи, и что ему незачем оглядываться назад, в те часы, когда город за окном только начинает просыпаться. Юнги, которому двадцать шесть, покупается на количество нулей, которые Хёсан вырисовывает пальцем по воздуху, а потом все логические связи в голове Юнги натягиваются гудящими нитями и лопаются, потому что у Хёсана звонит телефон.
− Извини, − Хёсан улыбается и тянется к мобильнику, но улыбка на виноватую не похожа вовсе, а Юнги хватает и тех десяти секунд, что Хёсан крутит свой смартфон в руках, думая, брать ли трубку.
Он узнает эту мелодию по двум-трём нотам через пять, десять или даже двадцать лет, хотя бы потому, что это его трек, над которым он сидел ночами и пытался поднять его ещё выше планки "идеально". Юнги неотрывно смотрит на светящийся дисплей и чувствует, как его скидывают в штормовое море, напоследок сообщая о подводных камнях.
− Знаешь этого исполнителя? − Хёсан наконец отключает звук и неотрывно на Юнги смотрит. − Он крутой, жаль только, что больше не выступает, − Хёсан говорит так, будто проводит черту, и Юнги оказывается где-то между, чувствует, как замирает в пространстве и не может ни отступить, ни шагнуть вперед.
− Впервые слышу, − слабо отзывается Юнги, сопротивляясь скорее по привычке, потому что Хёсан, кем бы он ни был, чёртов психолог и, кажется, видит людей насквозь. По крайней мере, видит Юнги.
− Дай телефон, − Хёсан доверительно улыбается и осторожно вытягивает торчащий из чужого кармана мобильный, а потом снова говорит о работе и о том, что Юнги зачем-то понадобится координатор, и вместе с треком скидывает его контактные данные.
Юнги, одним из главных условий которого является работа без третьих лиц, только заторможено кивает и почти не слушает, улавливая самую суть, и соглашается окончательно только потому, что его ожидания настолько не соответствуют действительности, что привычные реакции и шаблоны поведения рушатся, как хлипкий карточный домик.

Квартира встречает Юнги холодной и пустой темнотой, и он захлопывает за собой дверь с такой силой, что висящие рядом запасные ключи тихо позвякивают, и этот звук оказывается той ниточкой, которая возвращает его в реальность.
Под руку весьма некстати попадается висящее на крючке пальто, которое тут же летит на пол, как и горстка мелочи, собранная на тумбочке за пару недель. Юнги запускает пальцы в волосы, сползает по стене и пытается унять дрожь в коленях, потому что никто не имеет право поступать с ним так, как поступает Хёсан.
Если закрыть глаза, где-то там, внутри, снова появляется Юнги шестнадцатилетний, который цокает языком, а потом тяжело вздыхает, садится на корточки, придвигает к себе картонную коробку, в каких обычно хранят игрушки, которые перестают быть нужными, и бережно собирает разбросанные по полу воспоминания, потому что они − это его будущее. Юнги же в настоящем хочется напиться и врезать Хёсану за то, что так бесцеремонно влез туда, куда не должен был.
Он не стыдится своего прошлого, и когда-нибудь, ближе к тридцати пяти, обязательно начнёт им гордиться. Просто сейчас ещё не настало нужное время. Сейчас у Юнги рамён, пиво в холодильнике и логин скайпа его будущего напарника, и Юнги очень надеется на то, что Хёсан удосужился ввести его в курс дела, потому что он сам церемониться с ним не собирается.
Когда Юнги наконец решает открыть скайп, тот обновляется томительно долгих три минуты, и со стороны Хёсана логичнее было бы оставить номер телефона, но Юнги на автомате вбивает записанный логин, никак не ожидая, что пользователь, прячущийся под ником Runch Randa, добавит его буквально через пару секунд.
"Нам необходимо встретиться", − пишет Юнги и хочет добавить, что несколько лет до он прекрасно справлялся без напарников и координаторов, но вместо этого скользящие по клавиатуре пальцы набирают "не вижу смысла обсуждать это в сети". Юнги выдыхает расслабленно и тянется за сигаретами, но не успевает даже прикурить, как ему приходит ответное сообщение.
"Это не представляется возможным", − читает Юнги и прикусывает сигаретный фильтр, потому что этот координатор, кем бы он ни был, вызывает только тупую злость, а он сам слишком раздражён, чтобы адекватно воспринимать действительность.
− Тогда не работай со мной, − Юнги проговаривает написанное вслух и с силой жмёт на enter, будто бы это поможет передать все его чувства, но даже если смогло бы − вряд ли что-нибудь изменило. Юнги смотрит на двигающийся карандашик в окне диалога, и что бы не пришло ему в ответ, он не должен брать это во внимание. Он сам себе припоминает обещание, данное в те секунды, когда его самолёт приземляется в Инчхоне пять лет назад. Обещание, что больше не будет никогда, ни о чём и никого жалеть.
Крутящиеся в голове слова сами собой складываются в оправдания и предложения, достаточно резкие, чтобы отбить желание продолжать разговор, но в то же время предельно вежливые. Юнги может заработать миллионы, если бы подобный талант ему оплачивали. Крышка слетает с бутылки с тихим хлопком, и Юнги думает, будет ли это нормальным, если он начнёт печатать ответ заранее − хотя бы в половине фраз он в любом случае не ошибётся.
Он пишет, что согласен сделать всё сам, и единственное, что потребуется от его напарника − заниматься пару недель своими делами и жить так, будто бы они не знакомы, а потом просто подтвердить своё активное участие в процессе − такая маленькая ложь во имя спокойной жизни.
"Я не могу ходить", − высвечивается в ответ, когда Юнги дописывает последний довод в пользу предлагаемого им плана действий, и эти слова разбирают его раздражённую решимость в считанные секунды. Юнги закусывает губу и не может усидеть на месте, потому что снова жалеет, что впутался в это, хотя тысячи раз обещал забыть это чувство, а то, что произошло у этого парня, никак не должно его касаться или менять почти что принятые решения. Юнги не должен переживать из-за этого, однако почему-то всё равно это делает и не может решить, что должен ответить. Его не волнует, что какой-то незнакомец может о нём подумать, но то, что за сегодняшний день он совершил недельную норму необдуманных поступков − вполне.
Юнги пишет "окей", которое всё ещё совершенно в его стиле, и хватает стоящее на краю стола пиво так резко, что захлёбывается пеной на первом же глотке, а к концу бутылки всё-таки решает, что будет не лишним узнать имя своего собеседника.
"Намджун. Ким Намджун", − ответ приходит, кажется, в ту же секунду, как сообщение Юнги отмечается, как прочитанное.
"Сколько тебе лет?", − спрашивает Юнги и почему-то чувствует себя на добрый десяток лет моложе, когда он ещё заводил друзей по переписке на музыкальных форумах, но ни с одним из которых не прообщался больше полугода. С Намджуном он не думает обсуждать ни интересы, ни полузабытое творчество, и не просто сомневается, что между ними может быть что-то общее − не хочет его искать.
Намджун говорит, что ему три месяца, и Юнги даже не воспринимает это, как дурацкую шутку − в конце концов, каждый имеет право на склонность к символичности. Юнги не знает, что произошло с Намджуном в тот момент, но почему-то всё равно представляет ровную зелёную полосу на экране электрокардиографа и нулевые цифры давления, столпившихся вокруг врачей, которые уже готовят дефибриллятор и ампулы с адреналином − всё так, как обычно происходит в фильмах. А потом датчик пищит, и сердце начинает работать снова, потому что единственное, что оставляет отпечаток в переставшем функционировать теле − это безудержное желание жить.
Намджун отвечает не то слишком сдержанно, не то и вовсе безэмоционально, чёткими и короткими фразами, и даже не спрашивает имени Юнги, которое ближе к утру он зачем-то называет сам, не думая о том, почему говорит, что он Мин Юнги, а не Мин Шуга. Намджун пишет "ясно", а потом добавляет "рад нашему знакомству", которое Юнги читает уже утром, потому что впервые за долгое время засыпает возле ноутбука за столом, уткнувшись лицом в изгиб локтя. Засыпает со странным ощущением, что в словах Хёсана действительно был скрытый смысл, и что с Намджуном он должен не просто работать, потому что не справится в одиночку, а что должен Намджуна вытащить.

Юнги снится дождливая ночь и лужи на асфальте, снится перевернутая машина и осколки стекла вокруг, столпившиеся возле дороги люди, сирены подъехавшей скорой и чей-то непрекращающийся надрывный плач. Снится, как выламывают покорёженную дверь машины и осторожно вытаскивают изнутри паренька, лица которого даже не получается разглядеть − слишком много крови. Его укладывают на носилки и тут же на руку натягивают манжет тонометра, ставят капельницу и заносят в салон скорой. Машина уезжает, полицейские делают фотографии и заполняют документы, закрывая бумаги от дождя зонтом, плач исчезает, а люди расходятся обратно по своим делам, и только Юнги стоит посреди трассы между двух потоков машин и не может сдвинуться с места, потому что подошвы кед будто намертво прирастают к асфальту. Проезжающие мимо машины слепят фарами, но никто не сигналит и даже не сбавляет скорость − автомобили проносятся так близко, что Юнги чувствует потоки ветра, задевающие рукава его куртки, и его самого в этом мире будто бы не существует, потому что это вселенная Намджуна, которого наверное, уже должны были довезти до ближайшей больницы. Юнги понимает, что всё это − всего лишь шутки его больного подсознания, знает, что сейчас на самом деле спит, но из мира Намджуна выбраться не может и зачем-то даже скрещивает пальцы в карманах и совсем вскользь, но просит, чтобы этого парнишку-водителя сейчас откачали. Когда у Намджуна в реанимации снова начинает биться сердце, Юнги проваливается куда-то вниз и не то летит через темноту, не то просто в происходящем тонет, а затем открывает глаза и резко садится на собственной кровати, пытаясь унять бешено колотящееся сердце.
"Ты рано проснулся", − пишет Намджун, который находится онлайн в любой момент, в который Юнги решает открыть ноутбук, и Юнги с каким-то болезненным чувством, которое никак не может понять, осознаёт, что ему интересны не просто чужие жизни − интересна жизнь именно Намджуна, только вот Юнги всё ещё не готов спрашивать об этом напрямую, а Намджун вряд ли готов рассказывать. Другое объяснение своему повторяющемуся сну Юнги попросту не может найти.
Их ничего не связывает, кроме двух недель весьма поверхностного знакомства, пары разговоров о работе и сутками открытых окошек скайпа, пусть они ни разу не разговаривали дольше, чем длится любимый альбом Кени Уэста, который Юнги в последнее время гоняет по кругу почти что без перерыва.
Юнги всё ещё не о чем разговаривать с Намджуном, который отвечает по-прежнему только на задаваемые вопросы, не даёт никаких советов и обычно никогда не начинает диалог первым, и на это "ты рано" Юнги смотрит с лёгким недоумением, но всё же отвечает что-то абстрактное и уходит на кухню, а когда возвращается с тарелкой бутербродов и чашкой кофе, Намджун начинает что-то писать, а потом отключается, так и не успев отправить сообщение.


Когда Юнги открывает дверь перед стоящим на пороге Чонгуком − это первый раз за последнее время, когда из них двоих именно Чонгук больше походит на зомби, чем на человека, и кажется, вот-вот готовится если не умирать, то хотя бы падать в обморок. У Чонгука мешки под глазами и лицо сливается с бледно-серым пиджаком, который застегнут через одну пуговицу.
− Пустишь, хён? − Чонгук слабо улыбается и говорит, что даже может приготовить ужин, если нужно, а ещё что-то про то, что до своего дома добраться у него просто нет сил, когда Юнги почти за шиворот затаскивает его на кухню, усаживает за стол и лезет в холодильник.
− У нас проверки на работе всю неделю. Я не помню, когда был дома, а Тэхён сказал, что не может меня забрать.
Юнги слушает его вполуха и думает скорее о том, хватит ли оставшегося риса хотя бы на две порции, потому что судя по виду, Чонгук не просто не ночевал дома несколько дней, но и не ел столько же.
Чонгук растекается по столешнице и всё ещё пытается что-то рассказывать, когда Юнги разбивает на сковороду пару яиц и крошит туда последнюю сосиску, а потом называет Юнги странным, но для них обоих это не то, чтобы новость.
− Почему?
− Потому что на себя плюёшь, а обо мне заботишься.
Слова Чонгука врезаются в подсознание гораздо сильнее, чем сам Юнги того хочет, и пока яичница брызжет маслом под закрытой крышкой, Юнги зачем-то вспоминает своё с Чонгуком знакомство и понимает, что согласился тогда остановиться у него на пару недель скорее от безысходности и отсутствия других вариантов, чем из-за того, что какой-то там донсен Сокджина вызывал у него доверие. Чонгук встречает его на пороге в одних пижамных штанах и даже не спрашивает имени, просто машет рукой в сторону свободной комнаты на втором этаже и говорит, где можно взять полотенце. Юнги не думает, что это странно, он не думает вообще ни о чём и просто оставляет деньги на тумбочке, когда находит себе подходящую квартиру и съезжает, за все две недели поговорив с Чонгуком от силы три раза. А потом Чонгук находит его сам, и Юнги сам до конца не осознаёт, почему впускает его в свою квартиру и жизнь и разрешает называть его хёном, только вот Чонгук уже тогда умеет мешать пиво с соджу в идеальных пропорциях.
Юнги ловит себя на мысли, что думает о том, умеет ли пить Намджун.
− У тебя яичница там горит.
− Не нравится − не ешь, − отзывается Юнги почему-то зло, но Чонгук только послушно придвигает к себе тарелку и наливает лужицу кетчупа на самый край.
− Спасибо. Нальёшь потом кофе?
Юнги кивает и тянется к чайнику, но замирает на полпути, странно усмехается и запускает пальцы в волосы на макушке.
− Налей сам, мне нужно кое что сделать. Спать будешь на диване, полотенце в шкафчике под раковиной, и можешь даже взять какую-нибудь из моих футболок, только не трогай меня какое-то время, усёк?
Чонгук знает, как ведёт себя Юнги, когда уходит в работу, а сам Юнги, включая по очереди каждый из своих трёх ноутбуков, вдруг понимает, что в последнее время слишком часто думает о несвойственных ему вещах, и надеется на то, что Чонгуку всё ещё нужна его говорящая кофеварка, потому что ему нужно отвлечься.
Намджун в сети так и не появляется.

Юнги не знает, сколько времени проводит перед мониторами, прописывая в коде сотни вариантов и способов обхода контроля доступа, а когда наконец отрывается, реальность перед глазами плывет и кажется слишком яркой, и Юнги не просто не может понять, который час − он понятия не имеет, какой сейчас день и время суток. У Юнги гудит голова и болят глаза, а Чонгук обнаруживается на кухне, и непонятно, пришел ли он снова или не уходил вовсе, но его присутствие оказывается кстати.
Юнги с порога кидает в руки Чонгуку флешку и даже не заморачивается инструкциями − Чонгук не глупый, сам всё поймёт.
− Вали спать, − Чонгук зачем-то придерживает Юнги за плечо, пока тот жадно пьёт воду из графина, а потом говорит что-то про приготовленную еду и даже заботливо накидывает на Юнги плед, когда тот падает на кровать лицом в подушку.
− Свалил, − зачем-то отчитывается Юнги. − Отзвонись потом, хочу узнать, получилось ли.
Чонгук только похлопывает Юнги между лопаток, давая понять, что он всё понял, а потом чем-то громыхает рядом, будто бы пытается хоть немного, но разобрать бардак в комнате. Юнги, не терпящий любого вмешательства в своё личное, и уж тем более рабочее пространство, только зарывается глубже под плед, не в силах сказать хоть слово, но уснуть почему-то не может даже тогда, когда Чонгук закрывает за собой входную дверь. Юнги в очередной раз теряет счёт времени и своим попыткам заснуть, и даже пробует ввести себя в транс, бесконечно повторяя, какими тяжелыми и тёплыми становятся его руки и ноги, но вместо этого чувствует только тяжёлые мысли, которые вдруг прерывает дребезжащий на полу возле кровати мобильник.
Юнги не хочет знать, кому и зачем нужен именно сейчас, но одним звонком дело не ограничивается, и телефон звонит и отвратительно громко вибрирует с десяток раз подряд, и когда Юнги наконец решает до него дотянуться, эту тяжесть, которую пытался навести на себя трансом, наконец чувствует.
Из динамика слышен голос Хёсана, который совершенно будничным тоном сообщает, что в план действий Юнги необходимо внести изменения, потому что взломанного сервера ему вдруг оказывается недостаточно. Хёсан говорит что-то про удвоенную оплату и вроде бы даже извиняется, а у Юнги нет сил даже держать телефон, поэтому он просто кладёт его на подушку рядом с ухом, тяжело вздыхает и говорит:
− Хёсан, а Хёсан. Просто катись к чёрту.

Юнги просыпается ближе к вечеру следующего дня, и первая мысль, которая сформировывается в его заторможенном сознании − появился ли онлайн Намджун. Вторая − кто этот Намджун такой, чтобы Юнги так часто о нём думал, но в конечном итоге у него получается найти этому не совсем правдивое, но всё же объяснение, и когда он разворачивает окошко скайпа, надеется только на то, что после того, как он, сонный и злой, послал Хёсана к чёртовой матери, тот позвонил и Намджуну тоже.
Намджун пишет тут же, извиняется за то, что в прошлый раз так внезапно отключился, и Юнги на секунду кажется, что Намджун действительно рад его видеть − в его сообщениях по-прежнему нет ни смайликов, ни каких-то эмоционально окрашенных выражений, но речь становится чуть более неформальной, чем раньше. А потом Намджун называет Юнги хёном и шутит так откровенно криво и не к месту, что это совершенно точно является показателем, и самому Юнги совсем не хочется спрашивать про Хёсана, чтобы не терять эту атмосферу их первого более-менее связного диалога. Юнги решает, что обязательно подумает об этом позже, потому что Намджун спрашивает, чем он занимался эти пару дней, и совершенно обычные слова ставят Юнги в тупик, из которого нет ни единого шанса выбраться. Юнги идёт к холодильнику, который вместо привычной пустоты и банками с пивом в дверце встречает его контейнерами с едой, и Юнги долго смотрит на тарелку с курицей, стоящей на самом виду, пока не вспоминает, что у Чонгука иногда весьма своеобразное выражение благодарности. Хотя готовка − это скорее к Сокджину, но Юнги выбирать не приходится.
Когда Юнги возвращается с пивом и тарелкой курицы, Намджун просит Юнги рассказать ему что-нибудь о себе, а сам Юнги не слышал этого вопроса уже так давно, что на секунду задумывается о том, почему бы и нет, только вот сам понимает, что пока ещё не готов. Но вместо категоричного "забудь об этом" говорит, что обязательно расскажет как-нибудь позже, а потом, сам не зная, зачем, просит у Намджуна его фотографию, прикрываясь чем-то в духе "мне же надо знать, с кем я работаю".
В обычных случаях Юнги совершенно всё равно, как выглядит его собеседник, как его зовут и какие у него интересы.
В обычных случаях слова Юнги никогда не звучат, как глупое оправдание нашкодившей малолетки.
Однако Намджун всё равно скидывает какой-то файл, и Юнги принимает его, сам не зная, что и зачем он делает.
У Намджуна сожжённые краской волосы, которые даже на фотографии выглядят жёсткими, дурацкая какая-то улыбка и ямочки на щеках. У Намджуна в руке чупа-чупс, а в улице позади него Юнги узнаёт Сеул. На фотографии внизу стоит дата − сентябрь прошлого года − и Юнги ненавидит фотоаппараты, которые этими числами портят удачные кадры.
Намджун присылает очередное сообщение, но Юнги игнорирует жёлтую точечку возле иконки свёрнутого скайпа на панели задач, смотрит на Намджуна, который выглядит на снимке совершенно счастливым, и не знает, что делать с застрявшей в голове мыслью о том, что они чисто в теории, но могут встретиться.

Намджун перескакивает на другую тему так быстро, что Юнги за ним не успевает угнаться, хотя он даже не пытается. В конце концов, потом можно просто будет перечитать переписку, а монолог Намджуна вряд ли требует каких-то немедленных и осмысленных ответов. Намджун пишет долго, и кажется, в его сообщении больше слов, чем он сказал за всё время до. Пишет про шутливо возмущающегося Хёсана, про то, что теперь от Юнги требуется чуть больше времени и усилий, и что он всё ещё может отказаться, а Юнги видит в этих словах издевку и понимает, что скорее всего Намджун Хёсана цитирует.
Юнги перечитывает текст сообщения несколько раз и начинает думать, что над ним на самом деле издеваются, потому что вместо работы, для которой нужен только ноутбук, интернет и знание компьютерного языка, Хёсан предлагает ему прогуляться до одной из частных клиник, сервер которой изначально и нужно было взломать, влезть в компьютер конкретного врача и скопировать какие-то интересующие его данные. Юнги чувствует, что начинает раздражаться, тянется к телефону и набирает Хёсана, чтобы сказать, что это не входило в первоначальный план, и что Юнги не вор, а просто взломщик, но Хёсан поступает так, как сам Юнги в их прошлую беседу − посылает к чёрту и кладёт трубку, пожелав перед этим приятного вечера.
Юнги сгрызает ноготь под корень, пытаясь решить, с чего ему лучше начать и в какую сторону думать, но Намджун соображает быстрее и скидывает одним файлом сведения о том враче, которым так интересуется Хёсан.
“Он психиатр”,− добавляет после, и для Юнги это оказывается самой главной информацией. − “Можешь сходить к нему и пожаловаться на плохой сон. Хотя я всё ещё думаю, что у нас может получиться взломать его компьютер удалённо”.
Юнги кивает в ответ, как будто бы Намджун может это увидеть, а потом цепляется взглядом за это “мы” и думает, будет ли нормальным вместо плохого сна пожаловаться на то, что испытывает дурацкую, но вполне осознанную симпатию к первому новому за последние несколько лет человеку в своём окружении.

продолжение в комментариях