Навеяно одним вечером в аське и разговором о Хайне. И не только о нем.
Бадоу/Хайне, 509.
Он никогда не позволяет к себе прикасаться, никогда и никому, словно существует какое-то личное пространство, тщательно им охраняемое. Он всегда чуть заметно дергается и морщится, когда кто-то из прохожих случайно задевает его плечом, даже если полностью поглощен своими мыслями, а касание совсем мимолетное. Хайне не может ответить на вопрос, почему с ним такое происходит, почему каждое движение, даже каждый взгляд вскользь причиняет почти болезненный дискомфорт. И именно поэтому он ходит в длинном плаще с рукавами и высоким воротником – чувство защищенности, пусть даже такое, всегда успокаивает.
Сегодня находиться в его компании практически невыносимо, слишком много взглядов, бессмысленных слов, тактильных контактов. И от этого человека невозможно ни спрятаться, ни убежать. Даже если он исчезнет, его все равно будет слишком много, потому что Нейлз – он везде. Он смотрит глазами каждого третьего встречного, угадывается в смятой пачке сигарет, валяющейся возле урны у подъезда, даже его – Раммштайнера – отражение иногда улыбается точно так же, как это обычно делает Бадоу – криво, саркастично, почти безумно.
Хайне молча поднимается со стула и уходит в другую комнату, плотно прикрывая за собой дверь, подходит к окну и задергивает занавески, а затем падает на кровать, закидывая руки за голову. С некоторым удовлетворением замечает, что сегодня их диалог почти вложился в лимит – двадцать с небольшим слов, тот максимум, что Раммштайнер мог себе позволить в последние дни, больше просто не получалось, как и находиться с ним в одном помещении больше десяти минут. Это уже изрядно походит на помешательство. За стеной слышится скрежет ножек стула по паркету и тихие размеренные шаги.
Бадоу сидит в прихожей на полу и нервно выбивает пальцами какой-то рваный ритм, то и дело сбиваясь и явно придумывая мелодию на ходу. Он сам не знает, чего ждет и ждет ли вообще, но идея встать и уйти сейчас совсем не кажется разумной и наделенной хоть каким-нибудь смыслом, потому что это ровным счетом ничего не даст. Осознание того, что нужно что-то сделать ощущается почти физически, но Нейлз не хочет заглядывать в комнату, так как прекрасно знает, что там увидит. Информатор тяжело вздыхает, и на него разом наваливается усталость и чувство, что он что-то делает неправильно. Бадоу часто кажется, что он ни черта не знает о своем напарнике. Хотя он действительно ничего о нем не знает кроме пары-тройки фактов о прошлом и нескольких его привычек. Когда информатор наконец поднимается и уходит, за окном уже горят фонари.
***
Информатор находит Хайне на крыше и не удивляется, что тот никак не реагирует на его появление, Раммштайнер в принципе не любит проявлять эмоции, и был бы, наверное, благодарен, если бы кто-нибудь это делал за него. Бадоу не окликивает напарника и ничего ему не говорит, лишь молча подходит к периллам и смотрит вниз, а затем садится рядом и закуривает при альбиносе впервые за последние четыре дня. Тот лишь неопределенно дергает плечом, но не возражает даже, когда Нейлз прислоняется своей спиной к его.
Бадоу часто кажется, что он ни черта не знает о своем напарнике. Хотя он действительно ничего о нем не знает кроме пары-тройки фактов о прошлом и нескольких его привычек.
- Ты меня как нашел?
- Неважно.
И Хайне хмыкает, соглашаясь и откидывая голову Нейлзу на плечо.
-
-
02.02.2012 в 14:21-
-
02.02.2012 в 14:40соглашусь, да.
-
-
02.02.2012 в 19:18Кутх, теперь ты понимаешь в полной мере, почему я тогда так обалдел, когда услышал от тебя про личное пространство. Но вообще вот, оно как-то так.
-
-
02.02.2012 в 19:22