U never seen a man like me.
Я сейчас думаю о том моменте своей жизни, когда мы сидели с моим Прекрасным Дилером у него во дворе на лавочке и играли в карты. Лавочка была неудобная, и карты то и дело норовили провалиться сквозь промежутки между досок, тот кусочек лета был прекрасным и жарким, и я пил не то банановый, не то клубничный молочный коктейль и пытался впихнуть его Дилеру, но он все время отказывался.
Тогда он делал меня в пух и прах, вот в разнос просто, а я сидел, негодовал, потому что так меня нагибает в карты действительно только он, и проигрывал один джитопный драббл за другим. Не помню уже, сколько их было. Я негодовал, закрывался картами, наигранно фыркал, и меня откровенно тащило с того, что происходит, потому что это было замечательно.
Нужное количество драбблов, я кажется, все же принёс со временем, но не в память о куче проигранных партий, а просто так.
А еще у меня была идея.
И весьма расплывчатое представление о том, что я её осуществлю, оформлю в слова-картинки, чтобы красиво и как надо, и принесу ему. Просто потому, что мне этого хочется.
С момента того, как идея собралась в голове более-менее четко, прошел практически год.
Но я, кажется, сделал это именно таким, каким оно было в моих мыслях.
Автор: Zincum
Название: Get your crayon
Фэндом: BigBang
Персонажи: Чхве Сынхён/Квон Чиён
Рейтинг: PG-13
Размер: ~15100
Посвящение: your little Desert Eagle
You know when I was a little kid
All I ever wanted to
It's make something bigger out of my life
читать дальше
Чиёном движет желание найти что-то такое, что идеально впишется в тот промежуток между строками, который ему необходимо заполнить. Нужно это сделать именно сегодня: он чувствует, что если не сейчас, то уже никогда не вернется к начатому. В голову лезут мысли о том, что лучше всего пишется тогда, когда накатывает вдохновение, но Квон прекрасно знает, что способен сочинять тексты, которые будут нравиться всем и каждому, даже если он царапает их в самый последний день на коленке перед дверью в студию. Но сегодня всё идет совсем не так, как ему хочется. Вернее, сегодня процесс не идет никак.
Квон вздыхает и трёт виски кончиками указательных пальцев. Пальцы холодные, словно он простоял на морозе без перчаток минут двадцать, но Чиёну это даже нравится. Он снова прокручивает в голове уже сложившуюся версию куплета и хмурится. Это всё не то. Нет чего-то такого, что может зацепить, текст пустой и плоский, и это не исправить ни музыкой, ни голосом.
Чиёном движет желание убить время, чтобы, взглянув на часы, можно было спокойно отправиться спать, потому что появляться на людях с мешками под глазами ему не положено. Он бездумно переходит по ссылкам в окне браузера и не знает, что именно ему нужно. Когда глаза начинают слезиться от черных букв на белом фоне и пестрых картинок, Чиён нажимает на первую попавшуюся строчку, даже не успев прочесть, что именно там написано.
Телефон коротко пищит и вибрирует в кармане, извещая о том, что Сынри снова доступен для звонка, однако Чиён настолько устал, что не хочет ни с кем разговаривать. Он практически не глядя тыкает пальцем в сенсорный экран телефона, набирая сообщение, и его нисколько не заботит, что он промахивается мимо нужных букв. Так же как и то, что Сынри в конечном итоге будет десять минут ломать голову, прежде чем поймет, что этот текст представляет собой ни что иное, как напоминание о переносе завтрашней репетиции.
Чиён снова переводит взгляд на монитор, и уголки его губ невольно приподнимаются в легкой улыбке, когда он видит там самого себя. У него на фотографии розовые, слегка растрёпанные волосы, немного уставший взгляд и бензиновая зажигалка в руке.
Он закрывает глаза, проводит по векам кончиками пальцев, едва касаясь кожи, и улыбается снова, вспоминая прохладный парижский ветер.
Тогда ему нравилось абсолютно всё. Париж надолго запал ему в душу, и Квон с трепетом относился к появившемуся ощущению бесконечной лёгкости и невесомости. Ему казалось, что он вот-вот найдет в себе что-то новое и неизведанное ранее, такое же легкое, как воздух, и лежащее на поверхности, или нечто серьёзное и от этого ещё более ценное. В Париже всё совсем по-другому: он не похож ни на один из тех городов, где Чиён был ранее, и Квон как губка впитывал все окружающие его настроения. Париж – это стиль и вкус, огромный и целостный город со своими отчётливыми и неповторимыми нотками, в образы которого Чиён позволил себе окунуться с головой. Ему казалось, что город принял его, а с его эмоциями творилось нечто невообразимое, и успокоиться и разложить всё по полочкам удалось только через несколько дней. Он каждые пару часов одёргивал руку от телефона, ловя себя на мысли, что хотел позвонить Сынхёну и рассказать о том, что намечается что-то новое и совершенно потрясающее, но он ещё не понял, что именно. Ощущения распирали его изнутри, и молчать не было сил.
А Сынхёну просто нравились его розовые волосы, и он гудел что-то восторженное Квону на ухо и дергал его за пряди, когда тот пытался передать словами и жестами все свои впечатления. По возвращении в Корею Чиён напоминал ему ураган, и Чхве опасался, что после этого всплеска эмоций весь его энтузиазм пропадёт, оставив место незавершённым идеям и усталости. Однако того запала хватило надолго.
Чиён мотает головой из стороны в сторону, отгоняя воспоминания, и прокручивает страничку ниже. Обычно он не посещает фансайты, но сейчас Чиёном движет любопытство, и он просматривает опубликованные фотографии и скользит взглядом по комментариям под ними. В глубине души расползается приятной тяжестью чувство гордости. Он сумел сплотить всех, и они – BigBang, талантливые, яркие, известные. И Квону первый раз закрадывается мысль, что он смог, что у них получилось. Что это и есть успех. Он начинает вспоминать первые месяцы после дебюта, то, как было страшно, что что-то вдруг пойдет не так, но сейчас от этих мыслей тепло и легко, потому что они справились. Каждый из них достиг многого по отдельности, но вместе они сумели преодолеть ещё большее.
Чиён цепляется за свое имя в тексте и просматривает собственную биографию, разбавленную непонятно откуда взявшимися «фактами» и фанатскими домыслами. Он усмехается и читает дальше, движимый всё тем же любопытством, но спотыкается на простых словах о том, что он слишком идеальный и таким просто нельзя быть.
«Джи-Ди – это человек-океан. Не то чтобы у меня были кумиры. И если всё-таки быть чьим-то фанатом, то его».
Квон запоздало понимает, что слишком любит искать скрытый смысл даже там, где его нет, и не факт, что понимание чего-то, к которому приведут его мысли, ему понравится. Ему двадцать пять лет, он успешный певец, модель, автор и композитор, и половина девушек Кореи готова расплыться в счастливой улыбке, если он просто посмотрит в их сторону.
Он слишком идеален для своих двадцати пяти.
В голове Чиёна что-то щёлкает и надламывается.
Он достиг своего предела, и дальше просто некуда развиваться. То, что он представляет собой сейчас, – это его потолок, тот максимум, на который он способен.
***
Расстояние до поверхности измеряется километрами. По крайней мере, ему самому так кажется, когда он бездумно продолжает смотреть вверх, на уже давно исчезнувший свет. У него снова мерзнут кончики пальцев, а в легких давно закончился кислород, и перед глазами начинают плавать разноцветные круги. Но он продолжает плавно опускаться на дно, расслабленно раскинув руки в стороны и даже не пытаясь сделать хоть какое-то движение. Вокруг слишком много давящей темноты, но в этих ощущениях Квон находит определенную прелесть. Ему кажется, что он опускается на дно Марианской впадины и где-то там, внизу, его уже поджидают никому ранее не встречавшиеся голодные монстры. Он закрывает глаза и не видит никаких различий между темнотой снаружи и внутри, только разноцветные пятна, похожие на бензиновые кляксы, становятся немного ярче. Он медленно тонет сам в себе.
«Какая ирония», - думает Квон, и эта мысль прошибает его насквозь, словно разряд тока. Хочется пошевелиться и сделать хотя бы короткий вдох, но он уже слишком далеко от поверхности, и вода прижимает его с невероятной силой. Ему не выплыть.
Из сна Чиёна выхватывает резко, с глубоким судорожным вдохом. Просто приходит осознание, что он больше не спит. Не спит, но не может ни открыть глаза, ни пошевелить даже кончиком пальца. Сознание тут же взрывается от нахлынувших бессистемных мыслей, и Чиёну кажется, что он вот-вот задохнётся от чувства собственной беспомощности. После кажущихся бесконечными усилий веки слабо дергаются, и Квон медленно успокаивается, стараясь дышать глубже – оцепенение проходит. Вставать ещё слишком рано, но спать больше не хочется, и Чиён ставит себе будильник на десять утра просто на всякий случай. Он щурится, тыкая в экран телефона пальцем, потягивается и переворачивается на другой бок, разминает холодными пальцами затёкшую шею и сильнее кутается в одеяло.
***
− Эй, хён, - в комнату заглядывает помятый и нахмурившийся Сынри. – У тебя телефон трезвонит уже минут десять. Хён?
Сынри подходит ближе к кровати и хочет потыкать спящего Квона в бок, пощекотать и стянуть с него одеяло – как же так, он сам спит, а остальным мешает – но останавливается на полпути. Из-под одеяла торчит только взъерошенная макушка, и младший Сынхён лишь вздыхает, тянется к звонящему телефону и отключает поставленный на повтор будильник.
Сынри заботливо задергивает шторы, пишет что-то маркером на стикере, клеит его на дверь с той стороны и тихо выходит, бросив на Квона быстрый взгляд. Тот ворочается и морщится от скользнувшей по лицу полоски света из коридора, но не просыпается.
«Хёна не будить.»
Чиён открывает глаза ближе к обеду и встает с кровати уже с полностью оформившимся чувством, что он опоздал везде, где только можно опоздать.
***
− Красный? − ошарашено спрашивает Квон, смотря на своего парикмахера в зеркало. – Ты уверена?
− Ну да, мне кажется, что это будет оригинально. Тем более, красного ещё не было, хотя я уже откровенно запуталась в твоих цветах и прическах.
Тэ Хён ласково пропускает его волосы между пальцев, поглаживая и легко ероша, словно представляя, какими они будут после покраски. В огненно-красный. Судя по тому, сколько восторга на её лице, ей эта концепция нравится. Чиён думает, что явно что-то упустил: это первый раз, когда с ним не стали советоваться, как он будет выглядеть.
− То есть уже всё решено?
− Тебе не нравится?
- А нельзя какой-нибудь?.. Квон хмурится, пытаясь мысленно подобрать цвет, который ему действительно понравится. – Пепельно-фиолетовый?
− Слишком блёкло. Эй, ну что с тобой сегодня? Тебе всё пойдет, будет здорово! - убежденно кивает она. – И ты только представь, как это будет смотреться в рамках того шоу, которое вы на днях устроите!
И правда, что это с ним.
Чиёну кажется, что он будет выглядеть, как попугай.
Чиён думает, что ничего не теряет и красного действительно не было.
Чиён говорит, что открывать церемонию он хочет, всё же будучи блондином, но соглашается. Он действительно ничего не теряет.
***
В здании YG царит приятный полумрак, а в коридоре совсем темно, и очертания дверей скорее угадываются, чем действительно видны. Чиён медленно идёт вперед, устало щурясь, и ведёт по стене кончиками пальцев. Он знает, что до выключателя еще метров десять, а до нужной двери и того дальше, но он всё равно не отнимает пальцев от стены.
Больше всего ему нравится студия именно в это время – когда до полуночи всего пара-тройка часов и почти везде выключен свет. Но кто-нибудь почти всегда репетирует в самой дальней комнате. Просто отрабатывает заученные движения, совершенствуется, пытается сосредоточиться. В то время, когда их дебют маячил где-то на горизонте, Квон часто приходил сюда просто расслабиться и краем глаза посмотреть на чужие репетиции через узкую щель дверного проема. Тогда это казалось ему чем-то особенным и захватывающим, это волновало и будоражило каждый раз, когда он подбирался к двери репетиционной, усаживался на полу с пластиковым стаканчиком кофе в руках и впитывал в себя ритмы, голоса, движения. Это одновременно и успокаивало, и пробуждало желание подорваться и начать что-нибудь пробовать и придумывать самому. Тогда их было ещё шестеро, они спали по несколько часов в сутки и с утра до вечера пропадали на занятиях. Тогда им говорили, что они просто обязаны сделать что-то незабываемое, на них возлагали большие надежды. Сейчас их пятеро и они полностью оправдывают название своей группы.
Чиён резко одергивает руку от стены, прячет её в карман толстовки и снова возвращается к мысли, что он сейчас именно такой, каким хотел его видеть Ян Хён Сок в далеком 2006 году. Что ждать он него чего-то большего почти бессмысленно.
Он проскальзывает в репетиционный зал так, словно боится, что кто-то его сейчас застукает, и включает свет. Длинные лампы под потолком начинают мерцать и разгораются, освещая вытертый паркет. Чиён плотно прикрывает за собой дверь и несмело проходит на середину зала, рассматривая свое отражение в больших зеркалах во всю стену. На Квона накатывает чувство дежа вю, и этот момент отчего-то кажется ему таким интимным, что он прикрывает глаза и улыбается одними уголками губ. Он опускается на пол, поджимает под себя ноги и включает музыку на телефоне, откладывая его в сторону. Меньше всего хочется, чтобы кто-нибудь его здесь видел. Не сегодня.
***
Квона распирает от желания выговориться. В его голове просто слишком много всего, и ему кажется, что, если он сейчас не отчитает Сынри за сегодняшнее, не расскажет что-нибудь Тэяну или не обсудит с менеджером расписание его давно уже наметившегося турне, он просто взорвётся. Но Сынри снова носит неизвестно где, Ёнбэ наверняка уже спит, а с менеджером они уже всё обсудили раз сто, и половина второго ночи не лучшее время для звонков по работе.
Чиён думает, что ему нужно отвлечься, что тогда станет легче. Однако чуда не происходит, и он мечется от одной стены к другой по своей комнате, пока не ударяется об угол кровати и не падает поверх одеяла.
2:16.
Чиён чувствует себя предельно уставшим, но сон никак не идёт, даже когда он забирается под одеяло, и ему ничего не остается, кроме как просто убивать время в попытках уснуть, считать, сколько осталось до звонка будильника и прикидывать, сможет ли он за это время выспаться.
4:27.
Экран телефона потухает, переходя в режим ожидания, но до этого момента в сознание Квона успевает врезаться сегодняшняя дата – 28 ноября. До этой чертовой MAMA 2012 остаётся всего два дня.
***
Окружающие его настроения Чиён, кажется, чувствует каждой клеточкой своего тела, и он не может сказать, что ему это нравится. Опустив на глаза козырек кепки, он впервые ловит себя на мысли, что этих эмоций для него слишком много. В аэропорту душно, но Квон не спешит расстегивать куртку. Пространство, на которое он может максимально близко подпустить человека, медленно сжимается и обхватывает Чиёна со всех сторон.
Он тянет молнию на куртке вверх, застегивая до конца, и опускает голову, закрывая глаза. Спать хочется до такой степени, что перед глазами плавает горячий туман и сдавливает виски.
Менеджер что-то рассказывает ему и Дэсону, но Квон не слушает, залипая в своей параллельной вселенной, и из транса его выводит навязчивое ощущение, что на него кто-то смотрит. К тому, что вокруг него всегда полно людей, которым хочется потрогать, сфотографировать его и оглушить своими визгами, он привык. Тем более, это аэропорт. Но сейчас здесь нечто другое.
− Эй, Чиён-а, - тихо зовет Квона Дэсон и легко толкает в плечо, а затем смотрит куда-то за него и улыбается тепло и ласково. – Мы найдем минутку?
Чиён в недоумении оборачивается, а затем кивает, в то время как менеджер недовольно сообщает, что им пора на посадку.
Чиён кивает и понимает, что снова тонет – это ощущение словно ходит за ним по пятам последние дни. Тонет в бесконечной искренности и открытости, которую он видит в глазах ребёнка, неуверенно переминающегося с ноги на ногу в десятке шагов от него.
− Привет,- Дэсон подходит ближе к девочке и присаживается возле неё на корточки. – Ты потерялась?
На девочке смешная оранжевая шапка с нарисованным тигренком, и Квону совершенно внезапно и необъяснимо хочется улыбаться только от одного её вида. Он прислушивается к своим ощущениям и наслаждается опустившимся на него спокойствием, понимая, что все его мысли постепенно блекнут и отходят на второй план, что обо всем можно подумать немногим позже, попробовать разложить все то, что его мучает, на маленькие составляющие и разобраться с этим постепенно и вдумчиво. Чиён понимает, что решить всю его проблему сразу никто не в состоянии, даже он сам. Понимает, но ничего не может с этим поделать, потому что это сидит в нём слишком глубоко, слишком прочно, с каждым днем прорастая все глубже и глубже, и собственные мысли кажутся Квону слишком инородными и даже болезненными. Но сейчас ему хорошо так, как иногда бывает поздним вечером, когда просто сидишь на диване перед телевизором, немного уставший и расслабленный, когда заниматься уже ничем не хочется и дел на вечер и не осталось вовсе.
Когда Квона начинают буквально тянуть на посадку, тот улыбается девочке и неожиданно для себя обещает прислать ей открытку из Гонконга, машет рукой, а затем разворачивается и бежит за ушедшим вперед Тэяном.
***
Сынхён понимает, что опаздывает уже минимум на час, но не может себе отказать в маленьком повседневном удовольствии – пятнадцати минутах спокойствия за столиком в дальнем углу кофейни.
Когда колокольчик над входной дверью мелодично звенит, извещая о новом посетителе, Сынхён одним глотком допивает кофе, крутит в руках опустевшую чашку с темными разводами по краям, хмурится и заказывает себе еще одну порцию. Утро ощущается слишком тяжёлым и неприветливым, от усталости сдавливает виски и то и дело подрагивают пальцы, и Сынхён думает о том, что влетит на приличную сумму, если Чиён снова решит ввести в практику наказание за опоздание в десять тысяч вон за минуту.
В то время это спонтанное предложение казалось очень весёлым. Сынхён заводил себе по пять будильников, но все равно просыпался не от них, а от сообщений Чиёна, содержащих либо дразнящие смайлики, либо фразы в духе «Доброе утро! Советую не забыть дома свой кошелёк, он тебе обязательно пригодится!». Дальше обычно следовали метания из угла в угол в попытке собраться и ничего не забыть, а потом Сынхён дремал на заднем сиденье автомобиля и почему-то всегда приходил в студию раньше Квона.
Сынхён думает об этом, когда едет на репетицию, вспоминает их сумбурное веселье перед последним Биг Шоу, и ему становится необъяснимо тепло и уютно. Бумажный пакет, в который составлены стаканчики с кофе, приятно шуршит и греет руку, и вся неловкость от опоздания постепенно сходит на нет.
В Гонконгском выставочном центре людей столько, сколько может вместить в себя маленький стадион, и Сынхён то и дело уворачивается от работников, норовящих задеть его то лестницей, то связкой проводов, то ещё чем, и бережно прижимает бумажный пакет к груди. Он коротко кивает по сторонам в знак приветствия и старается как можно быстрее дойти до сцены: Чиён должен быть где-то там. Кофе ещё должен быть горячим.
− Сынхён!
Чхве поворачивается на голос Ёнбэ и останавливается, дожидаясь, когда тот подойдет.
− Припозднился ты, - Ёнбэ улыбается, подходя ближе, и протягивает сжатый кулак Сынхёну, тот улыбается в ответ и дотрагивается своим кулаком до его. - Давненько уже не виделись.
− Что поделать, - Сынхён пожимает плечами и как-то виновато наклоняет голову вбок, и Тэян понимающе хлопает его по плечу. - Чиён здесь? Он с меня шкуру, наверное, спустит, если поймёт, что я только что пришел.
− Да нет, не спустит. Идем,- Ёнбэ манит за собой, и Сынхён идёт следом, ничего не спрашивая. Они проскальзывают в какой-то узкий коридорчик, заваленный всяким хламом и заставленный ящиками, и всю дорогу идут молча - Сынхён не сводит взгляда с затылка Ёнбэ и улыбается чему-то своему. Он действительно успел соскучиться по ним за каких-то полторы недели, и, хоть у них не будет времени собраться где-нибудь на кухне всем вместе, чтобы просто выпить пива, Сынхён всё равно рад.
Ёнбэ выводит его на крохотный балкончик, непонятно для чего вообще предназначенный, и опирается о перила локтями.
− Вон, смотри.
Сынхён подходит и непонимающе моргает, когда Ёнбэ машет рукой куда-то вниз, в сторону сцены, и не сразу замечает, что он указывает ему на Квона. Чиён носится туда-сюда по маленьким ступенькам на сцене, рассматривает потолок, постоянно указывает в разные точки площадки и советуется со всеми.
− Он спрашивал про тебя, но, кажется, слишком занят сейчас, чтобы тебя отчитывать. Но доля лидерского негодования на твою голову всё равно обрушится.
Сынхён улыбается.
− Эй, Ёнбэ? Хочешь кофе?
***
− Так, все всё запомнили? − Чиён цокает языком, прячет руки в карманы куртки и обводит взглядом группу, улыбается несколько через силу в ответ на утвердительные кивки и гулкое "так точно, босс!" Сынхёна.
Они репетировали тысячу раз, обговаривали всё - не меньше, и Чиён должен быть спокоен и уверен в том, что всё пройдёт гладко и они действительно сделают шоу, но ему всё равно неспокойно. Квон объявляет, что через полчаса можно будет выдвигаться в отель − их время закончилось − и уходит, делая вид, что у него срочный звонок.
Сынхён смотрит ему вслед, ждет с минуту и медленно направляется за ним.
Чиён сидит на заваленной на бок колонке, сцепив в замок пальцы, и смотрит куда-то перед собой, и Сынхён чувствует себя сталкером, наблюдая за ним из-за угла. У Чиёна уставший вид и растрёпанные волосы, неброская дутая куртка и совершенно обычная чёрная кепка без всяких надписей. Сынхён думает, что всё это слишком непохоже на Чиёна, когда делает шаг из-за угла.
− Ты опоздал сегодня, − Квон реагирует в ту же секунду, как Сынхён появляется в поле его зрения, но взгляда на него не поднимает. − Тебе стоило бы ответственней относиться к работе. Мы тут не в игрушки играем, знаешь ли. Я же говорил, чтобы ты не опаздывал.
Чиён прикрывает глаза и забирается на колонку с ногами, прижимаясь спиной к стене. Лучше бы Чиён злился: в такие моменты он пугающе-притягательный, и не знаешь, чего от него ожидать в следующую минуту. Но Квон не показывает абсолютно никаких эмоций, и Сынхёну становится не по себе.
− Рейс задержали, а потом в аэропорту я долго не мог найти свою сумку.
− Врёшь, − Чиён тихо усмехается и поднимает взгляд на Сынхёна.
− Вру, − легко соглашается тот и улыбается. − Я хотел принести тебе кофе, но потом понял, что тебе было немного не до этого.
− М?
− Я видел, как ты работаешь.
− Всё всегда нужно перепроверить, чтобы система не дала сбоя и всё получилось идеально, − Чиён голосом выделяет последнее слово. − Сынхён? А что это был за кофе?
− Капучино с корицей.
Чиён морщит нос, фыркает и, наконец, улыбается.
− Капучино с корицей, Сынхён, пьют маленькими порциями в уютной кофейне где-нибудь за углом, но никак не в такой обстановке, да еще и из огромного бумажного стакана, − произносит Чиён, молчит долго и мечтательно, словно представляя себя в этой самой кофейне с чашечкой горячего кофе в руках, а затем переводит взгляд на Сынхёна, хмурится и спрашивает. − А то, что предназначалось мне, никто не выпил?
Сынхён не выдерживает, улыбается и смеется, и Чиёну внезапно хочется потыкать в эти ямочки на его щеках, как он делал раньше.
− Не выпил. Но кофе холодный уже. Заедем сейчас, я куплю тебе новый?
− Нет, я хочу именно этот.
Привкус корицы оседает на языке Чиёна, и он улыбается одними уголками губ, покручивая в руках наполовину опустевший стакан. Сынхён говорит что-то, но потом замолкает, и они сидят в узком тёмном коридоре и просто молчат. Чиёну становится на удивление спокойно, и он расслабляется совсем, когда Сынхён включает музыку, делает тише и засовывает телефон в карман.
− Чтобы только нам было слышно, − говорит он, и Чиён не имеет ничего против.
Кофе, признаться, совершенно отвратный, особенно, когда холодный, и Чиён в принципе не любит корицу, но почему-то делает глоток за глотком и сидит с Сынхёном до тех пор, пока ему не начинает названивать потерявший их Сынри.
***
Ближе к полуночи Чиён закрывается в своем номере, достаёт из шкафа два чемодана и вываливает их содержимое на кровать в одну большую бесформенную кучу. Вещи разваливаются по покрывалу пестрым комком и мнутся, пока Квон перебирает все возможные варианты, вытаскивая одну рубашку за другой и прикладывая к пиджакам и курткам. Следующими на покрывало со звоном высыпаются подвески и цепочки, и Чиён мечется от одной комбинации к другой, не зная, на чём остановиться. Он давно все решил и продумал, но сейчас ему практически жизненно необходимо пересмотреть всё заново, скомпоновать уже имеющееся, сделать что-то новое, безупречное.
Когда в дверь тихо стучат, половина вещей с кровати сметается на пол. Квон тихо шипит, запускает пальцы в волосы и стоит так до тех пор, пока стук не повторяется снова.
− Что?
− Чиён-а, открой?
Чиён закрывает глаза и не двигается с места. Ёнбэ стучит снова, и за дверью опять становится тихо, но Квон точно знает, что Тэян никуда не делся и что он не уйдёт, пока не дождётся более вразумительного ответа.
Полоска света скользит по дурацким тапочкам Ёнбэ, когда Чиён наконец открывает дверь, и тот следит за этим светом, мягким и обволакивающим, до тех пор, пока Квон не высовывается из номера.
− Что-то срочное?
Ёнбэ взъерошенный и немного сонный, расслабленный и спокойный − полная противоположности Чиёну, который сейчас ощущает себя так, словно идёт по канату без всякой страховки, когда под ним полкилометра свободного падения.
− Нет, просто, − Тэян мягко толкает дверь плечом, и Квон уступает, отходя на шаг и пропуская его в номер.
Ёнбэ заходит внутрь, осторожно обходит Чиёна, ставит две чашки на край стола и наблюдает за Квоном, начинающим медленно собирать разбросанные по полу вещи.
− Чиён? Давай помогу?
В ответ он получает лишь недовольный взгляд, сквозящее в нём плохо прикрытое раздражение и короткое "спасибо, я сам". Когда последняя рубашка комом летит в раскрытый чемодан, Ёнбэ легко хлопает Чиёна по плечу и кивает.
− Расслабься немного.
− Don't touch me, GD is dynamite, − тянет Чиён, опасно щурясь. Больше всего ему сейчас хочется, чтобы его оставили в покое, выключили свет и закрыли дверь в его номер с той стороны. Однако Тэяна, очевидно, мало заботят желания Квона, и он с ногами забирается на край его кровати, бережно подвинув оставшиеся на покрывале вещи.
− В оригинале звучит по-другому, − улыбается он и протягивает чашку с кофе. Чиён раздражённо цокает языком, но за кружкой все же тянется и шипит о том, что его вариант звучит правдоподобнее.
У Чиёна уставший взгляд, и он весь кажется таким взъерошенным и болезненно-бледным, что Ёнбэ очень хочется с ним поспорить, но он прикусывает кончик языка и молчит.
− Сегодня ты переживаешь больше обычного.
Чиён вздыхает, закрывает лицо тыльной стороной ладони и осторожно опускается спиной на подушку.
− Думаешь?
− Не думаю − вижу, − Ёнбэ подносит кружку к губам, вдыхает горьковатый аромат кофе и не сводит взгляда с Чиёна.
− Я просто хочу, чтобы все получилось идеально, понимаешь? − Квон говорит медленно, делая большие паузы между словами, пытаясь подобрать нужные. − Чтобы было что-то такое, что не забудешь, если увидишь. Я хочу быть хорошим лидером для вас, − немного погодя добавляет он.
Ёнбэ молчит долго и вдумчиво, не торопится успокаивать или переубеждать в чём-то, не сыплет фразами "да брось, ты и так лучший", и Чиён благодарен ему за это.
− Чиён-а, − тихо зовёт он.
− Что?
− Просто будь собой, − Тэян коротко кивает. − У тебя же всегда так. Нервничаешь сначала, но шоу продолжается, и волнение отступает. Не накручивай себя из-за ерунды. Завтра все увидят то, что даже не могли себе представить.
Чиёну на мгновение становится совсем чуть-чуть легче.
***
И вечером следующего дня они делают это.
Именно такое шоу, которого хотелось Чиёну. Когда зал буквально взрывается эмоциями, слыша первое "get your crayon", Чиён постепенно расслабляется, втягивается в выступление и уже не думает о том, что, скорее всего, его рэп на открытии церемонии звучал так, будто был написан за пять минут до выхода на сцену, что он кажется сейчас не самим собой, а огненно-красным сгустком из нервозности и идиотизма.
Когда они исполняют ровно половину "fantastic baby", Чиён ловит на себе взгляд Сынхёна, тот подмигивает ему и до конца выступления находится в поле его зрения, маячит из стороны в сторону таким же ярким, как и сам Квон, розовым пятном, улыбается, но улыбки у него разные: широкие и благодарные − залу, а едва заметные − Чиёну. С такими улыбками обычно обещают, что всё всегда и обязательно будет хорошо, но в этой его поддержке есть ещё что-то, чего Чиён уловить не может.
Чиён выкрикивает в микрофон своё "make some noise" и поднимает руки, и всё тонет в окружающих их искрах, а маленькая круглая площадка начинает медленно подниматься. Чиёну кажется, что он попал в эпицентр фейерверка, он не слышит ничего, кроме собственного голоса в наушнике и восторженно гудящего зала, и понимает, что это действительно то, чего он хотел, что это даже больше, чего от всех них ждали.
Уже после, за сценой, они обнимаются и шатаются туда-сюда, перекрикивая друг друга, а сам Чиён готов обнять вообще любого желающего, который подвернется ему под руку. Он ерошит волосы Сынри, превращая его прическу в подобие гнезда, точно так же, как это делал еще на тренировках до дебюта, младший Сынхён хохочет, тянет Квона за связку цепочек на шее вниз и пытается увернуться, но в итоге спотыкается и падает, утягивая следом за собой и Чиёна. Квон смеется тоже, громко и заразительно, и почти задыхается, когда сверху на него заваливается Ёнбэ, а затем и все остальные. Сынри пыхтит и пытается скинуть с себя всех, но получается плохо, и под общий галдеж они пёстрым клубком валяются на полу еще с минуту, пока им не помогает кто-то из стаффа.
− Ты избил меня своей дурацкой шляпой! − жалуется Чиён, смеясь, когда Сынхён помогает ему встать.
− Она не дурацкая, она красивая, − Чхве поднимает с пола шляпу, бережно отряхивает козырек, пытается приладить сломанные чёрные перья на прежнее место, но выглядят они всё равно растрёпанными и поникшими.
− Но ты меня избил ей, − Чиён улыбается и потирает подбородок, куда в общей суматохе пришелся удар козырьком.
− Но она все равно красивая, − Сынхён бережно гладит шляпу, а затем прилаживает её на растрепанные волосы Чиёна козырьком вбок, наклоняет голову и рассматривает его. − Вау, фантастик бэйби, − тихо тянет он и улыбается снова так же, как улыбался ему на сцене, и Чиёну на мгновение кажется, что в этой улыбке и во взгляде проскальзывает восхищение. Чиён смаргивает наваждение, картинно поправляет свои красные меха и опускает на глаза небольшой козырёк.
− GD? Yes, Me. Do you love Me?
− Yes, sir.
− I'm one of a kind?
Сынхён вопросительно выгибает бровь, а затем кивает в ответ и не может перестать улыбаться.
***
Декабрь опускается Чиёну на плечи тяжело, принося очередной перелёт, к бесконечной череде которых он уже давно привык, отголоски ночного афтепати, пульсирующую боль в затылке и совсем лёгкое ощущение того, что он забыл сделать что-то важное, причем важное не для кого-то, а для себя в первую очередь. Из иллюминатора, что по левую руку, видно крыло самолета, а сидящий рядом Сынри постоянно тараторит что-то, но потом замолкает, и Чиён погружается в свои мысли на весь полёт, но вспомнить так и не может, делает себе заметку в телефоне, чтобы подумать об этом позже снова, но всё равно расстраивается.
Он задремывает буквально на минуту − песня началась, но ещё не закончилась, когда его вырывает из полусна, но Чиён прекрасно помнит, что ему привиделось, и думает о том, что в этом тоже должен быть скрытый смысл. Он пытается сохранить в памяти то, что ему приснилось. Пустой ночной Сеул, сверкающий вывесками вдоль дорог, и он сам, один, бегущий по маленькому промежутку между двумя полосами движения. Бегущий, догоняя что-то или кого-то, бегущий так, словно от этого зависит сейчас вся его жизнь. Чиён вспоминает и прокручивает этот небольшой отрывок снова и снова, но не может понять, за чем он бежал: впереди не было ничего, кроме задних фар машины, исчезающих в конце улицы.
На Чиёна накатывает волна глухого раздражения, когда он встает с кресла и опирается рукой на выпавшую из кармана пачку мальборо, ломая три последних сигареты. Он успокаивает себя мыслью, что сигарету всегда можно попросить у Сынхёна. У Сынхёна, в принципе, можно много чего попросить. И он так и делает, но решается только тогда, когда они уже отъезжают от аэропорта.
Сынхён, сонный и помятый, сидит на расстоянии вытянутой руки и бездумно водит пальцем по экрану телефона, гоняя рыбок на заставке. У Чиёна почему-то образ такого Сынхёна никак не желает складываться в одно целое с этими маленькими золотистыми рыбками, и он тихо фыркает и прячет улыбку за шарфом.
− Что? − Сынхён поднимает на него взгляд, но Чиён не может перестать улыбаться. Раздражение смещается куда-то на второй план.
− У тебя есть сигарета?
Чиён задаёт этот вопрос и от чего-то чувствует себя практически школьником. Ему кажется, что он спросил слишком громко, и услышали все: и водитель, и парень из охраны, дремлющий на переднем сиденье. Квон придвигается к Сынхёну ближе на пару сантиметров и ждет ответа.
− Ты похож сейчас на ребёнка, который только что рассказал старшему брату свой самый большой в мире секрет, − внезапно говорит Сынхён и лезет во внутренний карман куртки за пачкой сигарет. − Не бойся, я не расскажу маме, что ты куришь.
− Только попробуй, − Чиён легко улыбается, принимая сигарету, и долго крутит её в руках.− И я буду отбирать у тебя завтрак, который мама собирает тебе в школу.
Сынхён не выдерживает и тихо смеется.
− Чиён-ши, не курите, пожалуйста, в салоне.
− Я и не курил, − Квон цокает языком, вздыхает и трет виски пальцами.
Когда машина практически подъезжает к Сеулу, Сынхён просит остановить. Водитель смотрит на него немного раздражённо, но соглашается и съезжает к обочине.
− Иди, − Сынхён кивает Чиёну, но тот не понимает. − Ты курить хотел.
− А. Спасибо, − Чиён открывает дверь, но не вылезает из машины, лишь опускает на асфальт ноги и прижимается грудью к коленям, стараясь вылезти как можно дальше на свежий воздух. Из-за перепада температур и первой за день сигареты начинает легко кружиться голова и пальцы немного покалывает, но Чиёну это ощущение нравится. Дым сигарет Сынхёна тяжелый и горьковатым привкусом остается на языке. Чиён затягивается в последний раз и щелчком отправляет сигарету за ограждение.
***
Чиёну кажется, что его жизнь идет по кругу. День за днём не меняется абсолютно ничего: работа, работа, работа, трёхчасовой и не вполне здоровый сон раз в сутки, при условии, что очень повезёт, и снова работа. Где-то вдалеке сознания маячит то самое чувство, которое у него теперь всё время будет ассоциироваться с Гонконгом, и на него наслаивается всё новое и новое "упустил".
Чиён сам не замечает, как становится раздражительным и огрызается на любую, даже самую невинную шутку.
− Чиён-а? − Дэсон ловит его за локоть на выходе из тренировочного зала, и к Чиёну закрадывается подозрение, что он ждал его здесь, а учитывая то, что Чиён задержался достаточно даже по собственным меркам, Дэсон ждал долго.
− Что?
− Давай поговорим?
Чиён заламывает брови и осторожно расцепляет пальцы Дэсона на своём локте.
− О чём-то конкретном?
Дэсон неопределенно молчит в ответ.
− Понимаешь. Я устал и хочу хотя бы немного, − Чиён выделяет последнее слово голосом, − поспать, пока у меня еще есть на это время.
− Я понимаю, − голос у Дэсона мягкий ласковый, как у старшего брата. Он и не настаивает вроде, но в это же время отказать ему практически невозможно. − Но по пути в общагу заедем кое-куда? Буквально полчаса.
Чиён вздыхает, но соглашается.
Через двадцать минут они сидят за столиком возле окна в какой-то кофейне, и Чиён ложечкой помешивает горячий травяной чай. Ложка задевает о края чашки и звонко стучит, и Чиёна это раздражает, но остановиться он не может, продолжая раз за разом задевать металлом керамические стенки. Дэсон смотрит на чашку пристально и неотрывно, затем берет из сахарницы неровный кубик коричневатого тростникового сахара и бросает в пряно пахнущий чай.
− У тебя иногда бывает такое, − начинает объяснять он в ответ на непонимающий взгляд Чиёна. − Ты делаешь что-то, отдавая этому всего себя, но иногда некоторые действия лишены смысла.
Чиён снова стучит ложкой о стенки чашки, и на этот раз часть чая выплескивается на коричневое блюдце.
− То, что я делаю, бессмысленно? − произносит Чиён холодно. − Это значит, что я сам бессмысленный? Ты это хочешь сказать?
Ложечка опускается на блюдце с предельной аккуратностью.
− Это то, что ты подумал после. Первый раз, когда только услышал, ты понял правильно. Ты понял, что я имел в виду.
− А что? Что я подумал до этого?
− Не загоняй себя до смерти, Чиён.
Квон отпивает чай, морщится, ставит кружку обратно и размешивает сахар до конца. Дэсон сидит напротив, скрестив возле подбородка пальцы, и ждет ответа, но Чиён молчит.
− Пять минут осталось, − наконец сообщает он.
− Что?
− Пять минут. Ты обещал, что это займет полчаса.
Дэсон берёт из сахарницы ещё один сладкий кубик и надкусывает. Время тянется медленно, почти висит над их столиком желейным сгустком, покачиваясь в разные стороны и медленно стекая вниз стрелками часов по циферблату. Чиён вздыхает, прячет лицо в ладонях и по-прежнему молчит.
− Ты ничего не хочешь мне рассказать?
− Мне кажется, что я забыл что-то. Не могу объяснить что. Не могу вспомнить. Но это очень важное.
− Настолько?
− Я думал об этом всё время, когда мы летели из Гонконга.
Дэсон протягивает Чиёну сахарный кубик, и тот отнимает руку от лица и тянется к сладости. Как только пальцы касаются немного шершавой поверхности сахара, Квона словно прошибает разрядом тока, и в памяти вспышкой вырисовывается оранжевая шапка с каким-то глуповато-милым нарисованным тигрёнком.
− Дэсон.
− Да?
− Дэсон. Я вспомнил, − руки Чиёна мелко дрожат, и он прячет их под стол, зажимая между коленями. − Это действительно было очень важным.
Дэсон ободрительно улыбается одними уголками губ и зачем-то придвигает к Чиёну сахарницу.
− Теперь тебе легче?
− Аэропорт, девочка, там, в Инчхоне, помнишь? Я обещал ей тогда, что пришлю открытку из Гонконга. Я не знаю, зачем я это сделал. Но это важно, очень, понимаешь?
Дэсон не отвечает ничего, смотрит на часы и говорит о том, что полчаса уже истекли, но если Чиён хочет, они могут задержаться еще ненадолго. Квон мотает головой, просит счёт, благодарит Дэсона за чай и вызывает себе такси, решая вернуться в свою квартиру − ключи он всегда носит с собой.
Когда Чиён, устроившись на переднем сиденье, тянется захлопнуть дверь, Дэсон подходит ближе.
− Если для тебя это действительно важно, скажи ей об этом. Я знаю, ты придумаешь способ.
Рассматривая город через тонированное стекло, Чиён слушает какую-то убаюкивающую ненавязчивую мелодию по радио и думает, почему это для него вдруг оказалось таким значимым. Он не знает эту девочку. Девочка, возможно, тоже не знает его, и вряд ли сейчас вообще помнит ту ситуацию, но Чиёна это нисколько не утешает. Он не смог выполнить собственное случайное обещание потому, что он попросту забыл об этом. Потому что тогда было нечто другое, что имело для него больший смысл. Квон кутается в куртку и думает над словами Дэсона. Он обязательно придумает, как это исправить.
***
Каталог дизайнерской мебели и аксессуаров для дома, забытый кем-то в студии, подкидывает Чиёну идею, что купить большую, практически на полстены доску для маркеров − это, в принципе, было бы неплохим вариантом решения одной из его проблем. Так будет легче писать, будет больше пространства для этого, и оно всегда будет висеть на стене своеобразным напоминанием о незаконченных делах.
Доска большая, чёрная и глянцевая, и абсолютно не вписывается в интерьер спальни в его квартире, но Квона это мало заботит − компания любезно дарит ему четыре упаковки маркеров в качестве бесплатного приложения к покупке. Маркеры маленькие, аккуратные и тоненькие, и Чиён сам не замечает, что постоянно носить какой-нибудь из них в заднем кармане джинсов или крутить в руках становится не привычкой даже − необходимостью.
Декабрь проходит быстро, сумбурно и скомкано, и Чиён плохо понимает, что происходит с ним в этот месяц. Он не может писать тексты, не знает, что делать со своим имиджем, и к концу зимы месяца возвращает своим волосам натуральный цвет, потому что красный − это слишком. Квона начинают раздражать яркие цвета, они напоминают ему о лучших периодах его жизни, и почему-то о волосах Сынхёна, которые когда-то были приятного мятного цвета. А сейчас от яркого слезятся глаза, и в его гардеробе появляется все больше и больше тёмно-серых и чёрных вещей. Чиёна раздражает буквально все: фразы в его адрес, люди, собственные привычки и всё, что он делает. Если его спрашивают, в чём дело − сухо отшучивается, криво улыбается, прикрывается спонтанным творческим кризисом и посылает всех к чёрту с предложениями поспать на пару часов дольше или же взять выходной и отдохнуть.
Он днями и ночами пропадает в студии, раз за разом переписывая текст песни, выход которой намечен на апрель, и пытаясь наложить его на практически готовую музыку, постоянно извиняется и просит подождать еще немного, буквально пару дней, и тогда все будет идеально, как обещает Квон. Но у него не получается идеально совершенно ничего, и сил не всегда хватает даже на то, чтобы просто спуститься, сесть в машину и доехать до дома. Грядущее мировое турне ложится ему на плечи мёртвым грузом, и пару дней подряд Чиён всерьёз думает отказаться от этой идеи, но уже поздно что-либо менять. Ян Хён Сок говорит что-то про то, что было бы неплохо, если бы практически мировая звезда и его гордость G−Dragon выпустил новый сольный альбом, и Чиён понимает сам, что да, это действительно было бы не плохо, но он не может написать одну чёртову песню так, чтобы она ему нравилась, и работать над альбомом для него сейчас просто не представляется возможным. Чиён рассказывает об этом Сынхёну совсем вскользь и таким тоном, каким обычно говорят, что за окном сегодня дождь и нужно взять зонтик, если не хочешь промокнуть. Рассказывает, когда они курят на маленьком балкончике здания YG, и Сынхён просто кивает и говорит таким же будничным тоном, что у Чиёна всё обязательно получится тогда, когда он сам будет готов к этому. Квон коротко кивает в ответ и тянется за новой сигаретой, думая о том, что это хорошо, что Сынхён не замечает, насколько ему сейчас тошно.
Но Сынхён замечает всё, понимает, но старается держаться на расстоянии, потому что совершенно не знает, что делать в таких ситуациях и как сказать Чиёну то, что он действительно об этом думает, так, чтобы он к этому прислушался. Поэтому Сынхён просто заводит маленькую традицию вырывать Квона из процесса работы каждые семь вечера, если он сам в это время оказывается в студии, и тянуть за рукав на тот самый маленький балкончик, чтобы покурить. Курить иногда совсем не хочется, но они все равно стоят там минут по двадцать, не разговаривая практически ни о чем конкретном, но Чиён не против.
***
Чиён то и дело подкручивает кран с горячей водой, пытаясь отрегулировать температуру, но вода все равно то обжигающе-горячая, словно он поливает себя кипятком, то холодная, как в открытом бассейне осенью. По душу клубами расползается пар и еле уловимый запах тропических фруктов от пены шампуня, и Квона начинает подташнивать. Он сползает по стене к самому низу душевой кабины, закрывает глаза обнимает голову руками и подставляет лопатки под горячие струи, но ему становится только хуже.
Становится невыносимо душно, и Чиёна мелко потряхивает, когда он наконец поднимается и закручивает оба крана, открывает дверцу кабинки и хватает ртом прохладный воздух. Сил хватает только дотянуться до полотенца и обмотать его вокруг бедер - через шаг Чиён чувствует, что ноги подкашиваются, и он осторожно оседает на пол.
В себя Квон приходит, когда в душе уже совсем холодно, с ощущением всё усиливающейся тошноты и пониманием того, что у него совершенно нет сил встать. Он плохо помнит оставшийся вечер: как поднялся наконец и ушел на кухню, накинув на себя халат, чтобы хоть как-то согреться, как долго думал, стоит ли звонить в больницу и попросить хотя бы консультацию с лечащим врачом, думал, стоит ли говорить об этом остальным, и пытался не обращать внимания на то, сколько усилий ему потребовалось, чтобы просто заварить себе чай.
Чиён оказывается в больнице поздно ночью, в полусне отвечает на вопросы врача и подставляет руку медсестре для капельницы. Он создает всем слишком много проблем.
Наутро он чувствует себя еще хуже, а от объяснений врача про то, чем опасен астенический невроз, становится совсем тошно, и его хватает только на то, чтобы попросить его сохранить его попадание в больницу в тайне, если это ещё возможно. Врач сомневается, но соглашается наконец, и Чиён звонит в YG, сообщая удивительно бодрым голосом, что он берёт себе несколько выходных и уезжает к родителям и что вернётся только после нового года. Матери он звонит чуть позже, ему неловко, но он врёт и ей, говоря, что не сможет приехать, потому что слишком много работы, но обязательно заглянет к ней в гости, как только у него получится. Медсестра, протирая спиртовой салфеткой свежий синяк над надписью "Vita Dolce", ставит новую капельницу, смотрит укоризненно и пристально, но молчит.
***
Первым, что видит Чиён, выходя из кабинета Ян Хён Сока, оказывается ярко-красный блейзер Сынхёна. Даже в полумраке коридора этот красный кажется огненным, и Чиён закрывает глаза на несколько секунд, чтобы унять подступающее раздражение. Сынхён стоит в паре метров от двери, прислонившись спиной к стене, и выглядит слишком расслабленно и спокойно для конца рабочего дня.
− Не думал, что тебя тоже вызвали, − Квон легко толкает дверь плечом, и та закрывается с тихим щелчком.
− А меня и не вызвали, − он поворачивается к нему и смотрит так бесконечно долго и пристально, что Чиён не выдерживает, тихо хмыкает и опускает взгляд, начиная рассматривать стрелки на черных сынхёновых брюках. – Я просто ждал.
Чиён не реагирует почти никак: незаинтересованно бубнит что-то в ответ, скомкано желает спокойной ночи и медленно направляется к выходу. Ему очень хочется неприкасаемого личного пространства, таблетку от головной боли и хотя бы пару часов относительно здорового сна, и даже неважно, что все это вряд ли поменяет общую картину его самочувствия, хотя после недели в больнице, бесконечных таблеток и капельниц с витаминными растворами Чиён чувствует себя хотя бы живым. Но он слишком устал и выдохся, чтобы разговаривать с кем-то, тем более разговаривать о работе – хён непременно поинтересуется.
Сынхён не делает попыток заговорить, но, поворачивая за угол к лестнице, Чиён спиной чувствует тяжелый и почти осязаемый взгляд.
Когда Чиён уже открывает дверь машины, его хватают за руку в районе локтя и тянут в сторону. От резкого движения начинает кружиться голова, и шапка сползает на глаза, но Чиён всё равно замечает полы красного пиджака, выглядывающие из-под незастегнутого пальто.
− Идем.
Квон растерянно смотрит на Сынхёна и даже не вырывается, сжимает и разжимает начинающие мёрзнуть пальцы, когда Чхве перехватывает его руку в районе запястья и ловит такси. Чиён понимает, что все идет совершенно не так, как он планировал, только тогда, когда перед ним открывается дверь машины.
− Ты рехнулся? – Чиён излишне резко выдирает свою руку из кольца теплых пальцев и смотрит на него недоверчиво и раздраженно, но Сынхён даже не меняется в лице, проталкивая его внутрь. Лицо обдает теплым воздухом из салона, и на минуту становится тяжелее дышать, но момент упущен, и Чхве уже сидит на соседнем сидении, протягивая водителю какой-то клочок бумаги с адресом.
− Я с тобой никуда не поеду. Не сейчас, − почти по слогам проговаривает Чиён и трет виски кончиками пальцев. За запотевшим тонированным стеклом начинают плыть витрины, медленно и смазано.
− Это важно, − сообщает Сынхён совершенно обыденным тоном, и в полумраке его глаза кажутся совсем черными.
− Высади меня.
− Нет.
Чиён рисует по холодному стеклу пальцем и долго и сосредоточенно смотрит на крупные тяжелые капли, собирающиеся на нижней черте его абстракции. Затем осторожно трогает одну пальцем, и та скатывается по стеклу вниз, оставляя за собой неровный след. В голове проплывают размытые ассоциации с постоянными перелетами и иллюминаторами, и Квон машинально дотрагивается ещё до двух капелек. Когда новая водяная дорожка расчерчивает холодное стекло, а контур рисунка теряет четкость и медленно расплывается, Чиён вытирает палец о джинсы и засовывает руку в карман.
− Сейчас же.
− В другой раз, − голос Сынхёна становится мягче, раздражение Чиёна – больше.
− Это что-то срочное?
Сынхен молчит до следующего поворота и слишком долго подбирает слова, но так и не находит нужных и просто медленно кивает. Квон обреченно вздыхает, откидывается спиной на спинку сиденья и отворачивается к окну. Дальше они едут молча.
***
− Мы кого-то встречаем? – Чиён в недоумении разглядывает людей на перроне, когда Сынхен подходит к нему и всовывает в руки теплый картонный стаканчик с кофе.
− Не совсем. Слушай, Чиён-а.
− Что? – он делает небольшой глоток и вдыхает горячий пар, растворяющийся в воздухе над стаканчиком. – Ты хочешь поведать мне, зачем ты меня притащил на вокзал в половину одиннадцатого вечера? Или же ты хочешь спросить меня, действительно ли здесь мне хочется быть?
− Назови мне любое четырехзначное число.
Чиён давится кофе, поправляет сползшую шапку и смотрит на Сынхёна так, словно он действительно сошел с ума.
− Прости, что?
− Назови мне число, четырехзначное, ну?
Сынхён почти незаметно переминается с ноги на ногу, и взгляд у него теплый, почти горячий, как кофе в стаканчике.
В голове Чиёна вспыхивает воспоминание о съёмках рекламы для G−market, и он неожиданно даже для себя улыбается, снова утыкаясь в стаканчик с кофе и булькая что-то, отдаленно напоминающее «двенадцать», хоть это и не совсем то, о чем его просит Сынхён.
− Двадцать? – переспрашивает Сынхён, и хоть Чиён и не смотрит на него, знает, что тот улыбается тоже.
− Нет, двенадцать, − тот упрямо настаивает на своем.
− Двадцать-двенадцать?
− Да хоть сколько, только скажи, зачем ты меня сюда привез?
− Подожди минуту, сейчас все поймешь. Будь тут, хорошо? − Сынхён прячет руки в карманы и уходит, оставляя ничего не понимающего Чиёна одного.
Квон растерянно мнется на месте, подходит к краю платформы и рассматривает мокрые, отливающие металлическим блеском рельсы. Если они кого-то встречают, то кого? А если Сынхён задумал что-то, то зачем? Чиён отстранённо вспоминает, когда он в последний раз ездил на поездах, вскользь смотрит на снующих туда-сюда людей, на большие сумки, на отбывающий от соседнего пути поезд. Поправляет надоевшую шапку и делает глоток уже начавшего остывать кофе. Чиён здесь и сейчас чувствует себя совершенно лишним, и ему очень хочется вернуться в свою квартиру, позвонить в агентство и сказать, что ему слишком плохо, чтобы заниматься подготовкой новой концепции, попросить пару-тройку выходных и валяться все время в кровати, вставая только для того, чтобы покормить Гахо и сварить себе кофе.
− А теперь ждем сорок минут, и всё, − Сынхён подходит неожиданно, и Чиён вздрагивает и тут же оглядывается.
− Что – все? Что ты сделал?
− Идем внутрь, здесь холодно, − Чхве снова хватает его под локоть и тянет внутрь здания, но уже не так навязчиво. – А я купил нам билеты.
− Какие?
− На рейс с номером двадцать-двенадцать.
***
Через полтора часа Чиён понимает, что раздражение отступило. Он вместе с Сынхёном едет в неизвестное никуда, где их ждет снятый на пару дней домик на окраине города – Сынхён уже когда-то успел обо всём позаботиться. На работу он не вернётся минимум два дня – опять же спасибо Сынхёну, который позвонил менеджеру и без всяких объяснений заявил тому, что он украл вечно занятого лидера на несколько дней, а затем просто бросил трубку. Вагон полупустой и тёплый, и расслабленного Чиёна покачивает из стороны в сторону под мерный стук колес, у них одни наушники на двоих, и ему первый раз за последнее время становится уютно. Сынхён почти не разговаривает, лишь изредка рассказывая какую-нибудь ерунду, а Квон устало улыбается, а потом они спорят из-за права выбрать новую песню из их общего на этот вечер плейлиста.
В дом они заезжают поздней ночью – хозяин жилья встречает их на вокзале, отдает ключи и забирает деньги, отвозит их по нужному адресу и долго разговаривает о чем-то с Сынхёном. Квон сперва пытается слушать, но никак не вникает в суть разговора, а затем уходит на задний двор и впервые за последние две недели тянется в карман за пачкой сигарет. Когда он возвращается обратно в гостиную, там никого не обнаруживается, но Чиён не сильно расстраивается. Он падает на диван, включает торшер и старается не думать о том, что он в какой-то степени благодарен Сынхёну за все то, что он делает.
Чхве возвращается минут через двадцать с большой плоской коробкой, присаживается рядом с диваном и долго смотрит на растрепанную макушку Чиёна.
− Мм?
− Голодный?
Чиён заторможенно кивает, встаёт и идёт следом за Сынхёном на кухню. Тот сразу ставит на плиту чайник, и маленькое помещение делается в разы уютнее от такой мелочи. Чиён усаживается за стол, подпирает подбородок руками и бездумно следит за происходящим.
− Зачем это всё?
− Не знаю, − Сынхён пожимает плечами и придвигает ближе к Чиёну тарелку с куском пиццы. Квона начинает настораживать то, что всё идет слишком гладко и хорошо, но он старается не подавать вида. Сынхён смотрит выжидающе, и Чиён крутит в руках кусок пиццы, уже не зная, хочется ему есть или нет. – Просто.
Чиён думает о том, что ничего не бывает вот так вот "просто", как говорит Сынхён. У самого же Сынхёна практически все просто, но Чиён не уверен, что это именно этот случай.
− Ты что-то знаешь?
− О чём ты?
− Ты знаешь, − раздраженно повторяет Квон, отодвигая от себя тарелку. – С тобой всегда так, ты не умеешь врать. Ты не умеешь врать мне, − подумав, добавляет он.
− Ты мог бы сказать мне, тебе так не кажется? И остальным. Но тебе стоило придумать прикрытие получше. Мне звонила твоя мать, и тебя не было у них на новый год.
− И где же я был, по-твоему?
− Я видел счет из больницы, − Сынхёну неловко, Сынхён зол и немного обижен, он сцепляет пальцы в замок и смотрит на Чиёна пристально и долго. Тот выдерживает его взгляд до последней секунды.
− Я больше никогда не буду использовать рабочий компьютер для проверки почты. Давай, добей меня уже, хватит на сегодня прелюдий, − Чиён срывается на Сынхёне с нескрываемым отчаянным вызовом, но тот только тяжело молчит и смотрит куда-то за его плечо. – Ты не понимаешь.
Стул скрипит по деревянному полу, Квон встает и проходит мимо, бросая напоследок короткое «я спать».
***
Сынхён пьет третью кружку чая и методично выковыривает из пиццы маслины, думая, в каком именно месте все пошло не так, как нужно. Он все еще зол и обижен на Чиёна, но это скорее остаточное, чем что-то серьёзное. Квон всегда такой. Излишне самостоятельный, всегда пытающийся разобраться со всем сам, он никогда не рассказывает лишнего и терпеть не может, когда его жалеют. Когда Сынхён думает о том, что он давно не видел друга в таком состоянии, что тут что-то гораздо серьёзнее, чем обычная усталость и случайная простуда, половица за его спиной тихо скрипит.
− Что ты тут делаешь?
Чиён, опирающийся о дверной косяк, выглядит помятым и бледным, его волосы взъерошены и смешно торчат в разные стороны, но Сынхёну сейчас совсем не весело.
− Ты пробовал спать?
− Пробовал, − зло шипит Квон, шлёпает босыми ногами по полу и наливает себе стакан воды. – Результат ты сейчас наблюдаешь.
Сынхён медленно встает, забирает опустевший стакан и кладёт руки на худые плечи Чиёна. Тот нервно дёргается, пытаясь уйти от прикосновения, но ему не позволяют, удерживая крепче.
− Ты не понимаешь, − голос у него сухой и тихий, и Чиён подается вперед и утыкается лбом Сынхёну в плечо, уже сейчас осознавая то, что после будет жалеть об этом минутном проявлении слабости. − И прекрати вести себя так, будто я маленький ребёнок. К чему это все вообще? Мне это не нужно. Я в состоянии справиться сам. Сам, понимаешь, ты?
− Иди в комнату, − Сынхён гладит его по плечу и стоит до тех пор, пока Чиён не отстраняется и не уходит. Чхве гремит дверцами шкафчиков на кухне, а затем идёт в комнату следом.
Чиён лежит на диване, накрывшись своей курткой и отвернувшись лицом к спинке.
− Чиён-а, − тихо зовет Сынхён, но Чиён не реагирует. – Эй.
− Чего тебе?
− Встань на минуту?
Он медленно переворачивается, рассматривает в темноте силуэт Сынхёна, включает торшер и садится на диване, притягивая к себе ноги и обнимая колени.
− Вот не надо только, а? Я не хочу разговаривать.
Сынхён плавно качает головой в разные стороны, протягивает Квону большую кружку и начинает искать в шкафу одеяло.
Чиён непонимающе смотрит на кружку с горячим какао, выпивает его почти сразу и принимает колючий шерстяной ком.
− Зачем? – наконец неуверенно спрашивает он.
− Спи, − Сынхён садится на пол рядом с диваном, прислоняясь к нему, и вытягивает ноги вперед. Часы показывают половину шестого утра.
− Зачем, Сынхён?
− Знаешь, в следующем году я хочу сняться в одном фильме. Ты засыпай. Я расскажу.
Чиён не знает, намеренно ли Чхве уходит от ответа или просто не замечает вопроса, но послушно укладывается обратно на подушку, притягивая к себе замерзшие ноги. Под одеялом ему становится тепло, и он устал настолько, что не может ничего сказать и даже открыть глаза, хотя прекрасно понимает, что ещё не спит. Привкус какао все ещё чувствуется во рту, и Чиёна совершенно не волнует то, что одеяло короткое и колючее. Он пару раз пробует позвать Сынхёна и сказать ему, чтобы тот прекратил с ним разговаривать, потому что он не хочет и все равно ничего не запомнит, но у него не получается. В голове большими сгустками расползается горячий туман, и он засыпает с мыслью о том, что уже не помнит названия фильма, в котором Сынхёну предложили роль.
Чиён просыпается сам ближе к обеду, потягивается и щурится от солнечного света, пробивающегося через неплотно задёрнутые шторы, и натыкается взглядом на Сынхёна, который спит совсем близко, прямо на полу рядом с диваном, положив голову на самый его край. Квон заламывает брови и шумно вздыхает, аккуратно встает, смотрит на Сынхёна долго и неуверенно, а затем берёт подушку, кладёт её на пол, осторожно подхватывает Чхве под руки и укладывает его головой на подушку. Сынхён морщится, переворачиваясь, но не просыпается. Чиён накидывает на него сверху одеяло, стараясь укрыть его всего, задергивает шторы до конца и тихо выходит из комнаты.
Телефон практически разряжен, но Чиён не может остановиться и бездумно открывает все приложения подряд. Ему необходимо чем-то убить время, и думать над тем, что произошло вчера, Квону кажется далеко не самым лучшим вариантом.
Мобильник коротко вибрирует в руке, и на дисплее всплывает иконка с маленьким письмом. Чиён смотрит на сообщение подозрительно и недоумённо и дотрагивается пальцем до желтого конверта.
"Где вы?"
Следующие десять минут Квон проводит, размышляя над тем, стоит отвечать Ёнбэ или все-таки нет. Потом рука сама тянется к телефону.
"Не знаю."
"Тебя похитили, что ли?"
"Можно и так сказать. Куда идет поезд рейса двадцать-двенадцать? Я там."
Телефон мигает дисплеем и выключается сразу после того, как Чиён нажимает "отправить". Зарядного устройства у него с собой, разумеется, нет.
***
продолжение в комментариях
Тогда он делал меня в пух и прах, вот в разнос просто, а я сидел, негодовал, потому что так меня нагибает в карты действительно только он, и проигрывал один джитопный драббл за другим. Не помню уже, сколько их было. Я негодовал, закрывался картами, наигранно фыркал, и меня откровенно тащило с того, что происходит, потому что это было замечательно.
Нужное количество драбблов, я кажется, все же принёс со временем, но не в память о куче проигранных партий, а просто так.
А еще у меня была идея.
И весьма расплывчатое представление о том, что я её осуществлю, оформлю в слова-картинки, чтобы красиво и как надо, и принесу ему. Просто потому, что мне этого хочется.
С момента того, как идея собралась в голове более-менее четко, прошел практически год.
Но я, кажется, сделал это именно таким, каким оно было в моих мыслях.
Автор: Zincum
Название: Get your crayon
Фэндом: BigBang
Персонажи: Чхве Сынхён/Квон Чиён
Рейтинг: PG-13
Размер: ~15100
Посвящение: your little Desert Eagle
You know when I was a little kid
All I ever wanted to
It's make something bigger out of my life
читать дальше
Чиёном движет желание найти что-то такое, что идеально впишется в тот промежуток между строками, который ему необходимо заполнить. Нужно это сделать именно сегодня: он чувствует, что если не сейчас, то уже никогда не вернется к начатому. В голову лезут мысли о том, что лучше всего пишется тогда, когда накатывает вдохновение, но Квон прекрасно знает, что способен сочинять тексты, которые будут нравиться всем и каждому, даже если он царапает их в самый последний день на коленке перед дверью в студию. Но сегодня всё идет совсем не так, как ему хочется. Вернее, сегодня процесс не идет никак.
Квон вздыхает и трёт виски кончиками указательных пальцев. Пальцы холодные, словно он простоял на морозе без перчаток минут двадцать, но Чиёну это даже нравится. Он снова прокручивает в голове уже сложившуюся версию куплета и хмурится. Это всё не то. Нет чего-то такого, что может зацепить, текст пустой и плоский, и это не исправить ни музыкой, ни голосом.
Чиёном движет желание убить время, чтобы, взглянув на часы, можно было спокойно отправиться спать, потому что появляться на людях с мешками под глазами ему не положено. Он бездумно переходит по ссылкам в окне браузера и не знает, что именно ему нужно. Когда глаза начинают слезиться от черных букв на белом фоне и пестрых картинок, Чиён нажимает на первую попавшуюся строчку, даже не успев прочесть, что именно там написано.
Телефон коротко пищит и вибрирует в кармане, извещая о том, что Сынри снова доступен для звонка, однако Чиён настолько устал, что не хочет ни с кем разговаривать. Он практически не глядя тыкает пальцем в сенсорный экран телефона, набирая сообщение, и его нисколько не заботит, что он промахивается мимо нужных букв. Так же как и то, что Сынри в конечном итоге будет десять минут ломать голову, прежде чем поймет, что этот текст представляет собой ни что иное, как напоминание о переносе завтрашней репетиции.
Чиён снова переводит взгляд на монитор, и уголки его губ невольно приподнимаются в легкой улыбке, когда он видит там самого себя. У него на фотографии розовые, слегка растрёпанные волосы, немного уставший взгляд и бензиновая зажигалка в руке.
Он закрывает глаза, проводит по векам кончиками пальцев, едва касаясь кожи, и улыбается снова, вспоминая прохладный парижский ветер.
Тогда ему нравилось абсолютно всё. Париж надолго запал ему в душу, и Квон с трепетом относился к появившемуся ощущению бесконечной лёгкости и невесомости. Ему казалось, что он вот-вот найдет в себе что-то новое и неизведанное ранее, такое же легкое, как воздух, и лежащее на поверхности, или нечто серьёзное и от этого ещё более ценное. В Париже всё совсем по-другому: он не похож ни на один из тех городов, где Чиён был ранее, и Квон как губка впитывал все окружающие его настроения. Париж – это стиль и вкус, огромный и целостный город со своими отчётливыми и неповторимыми нотками, в образы которого Чиён позволил себе окунуться с головой. Ему казалось, что город принял его, а с его эмоциями творилось нечто невообразимое, и успокоиться и разложить всё по полочкам удалось только через несколько дней. Он каждые пару часов одёргивал руку от телефона, ловя себя на мысли, что хотел позвонить Сынхёну и рассказать о том, что намечается что-то новое и совершенно потрясающее, но он ещё не понял, что именно. Ощущения распирали его изнутри, и молчать не было сил.
А Сынхёну просто нравились его розовые волосы, и он гудел что-то восторженное Квону на ухо и дергал его за пряди, когда тот пытался передать словами и жестами все свои впечатления. По возвращении в Корею Чиён напоминал ему ураган, и Чхве опасался, что после этого всплеска эмоций весь его энтузиазм пропадёт, оставив место незавершённым идеям и усталости. Однако того запала хватило надолго.
Чиён мотает головой из стороны в сторону, отгоняя воспоминания, и прокручивает страничку ниже. Обычно он не посещает фансайты, но сейчас Чиёном движет любопытство, и он просматривает опубликованные фотографии и скользит взглядом по комментариям под ними. В глубине души расползается приятной тяжестью чувство гордости. Он сумел сплотить всех, и они – BigBang, талантливые, яркие, известные. И Квону первый раз закрадывается мысль, что он смог, что у них получилось. Что это и есть успех. Он начинает вспоминать первые месяцы после дебюта, то, как было страшно, что что-то вдруг пойдет не так, но сейчас от этих мыслей тепло и легко, потому что они справились. Каждый из них достиг многого по отдельности, но вместе они сумели преодолеть ещё большее.
Чиён цепляется за свое имя в тексте и просматривает собственную биографию, разбавленную непонятно откуда взявшимися «фактами» и фанатскими домыслами. Он усмехается и читает дальше, движимый всё тем же любопытством, но спотыкается на простых словах о том, что он слишком идеальный и таким просто нельзя быть.
«Джи-Ди – это человек-океан. Не то чтобы у меня были кумиры. И если всё-таки быть чьим-то фанатом, то его».
Квон запоздало понимает, что слишком любит искать скрытый смысл даже там, где его нет, и не факт, что понимание чего-то, к которому приведут его мысли, ему понравится. Ему двадцать пять лет, он успешный певец, модель, автор и композитор, и половина девушек Кореи готова расплыться в счастливой улыбке, если он просто посмотрит в их сторону.
Он слишком идеален для своих двадцати пяти.
В голове Чиёна что-то щёлкает и надламывается.
Он достиг своего предела, и дальше просто некуда развиваться. То, что он представляет собой сейчас, – это его потолок, тот максимум, на который он способен.
***
Расстояние до поверхности измеряется километрами. По крайней мере, ему самому так кажется, когда он бездумно продолжает смотреть вверх, на уже давно исчезнувший свет. У него снова мерзнут кончики пальцев, а в легких давно закончился кислород, и перед глазами начинают плавать разноцветные круги. Но он продолжает плавно опускаться на дно, расслабленно раскинув руки в стороны и даже не пытаясь сделать хоть какое-то движение. Вокруг слишком много давящей темноты, но в этих ощущениях Квон находит определенную прелесть. Ему кажется, что он опускается на дно Марианской впадины и где-то там, внизу, его уже поджидают никому ранее не встречавшиеся голодные монстры. Он закрывает глаза и не видит никаких различий между темнотой снаружи и внутри, только разноцветные пятна, похожие на бензиновые кляксы, становятся немного ярче. Он медленно тонет сам в себе.
«Какая ирония», - думает Квон, и эта мысль прошибает его насквозь, словно разряд тока. Хочется пошевелиться и сделать хотя бы короткий вдох, но он уже слишком далеко от поверхности, и вода прижимает его с невероятной силой. Ему не выплыть.
Из сна Чиёна выхватывает резко, с глубоким судорожным вдохом. Просто приходит осознание, что он больше не спит. Не спит, но не может ни открыть глаза, ни пошевелить даже кончиком пальца. Сознание тут же взрывается от нахлынувших бессистемных мыслей, и Чиёну кажется, что он вот-вот задохнётся от чувства собственной беспомощности. После кажущихся бесконечными усилий веки слабо дергаются, и Квон медленно успокаивается, стараясь дышать глубже – оцепенение проходит. Вставать ещё слишком рано, но спать больше не хочется, и Чиён ставит себе будильник на десять утра просто на всякий случай. Он щурится, тыкая в экран телефона пальцем, потягивается и переворачивается на другой бок, разминает холодными пальцами затёкшую шею и сильнее кутается в одеяло.
***
− Эй, хён, - в комнату заглядывает помятый и нахмурившийся Сынри. – У тебя телефон трезвонит уже минут десять. Хён?
Сынри подходит ближе к кровати и хочет потыкать спящего Квона в бок, пощекотать и стянуть с него одеяло – как же так, он сам спит, а остальным мешает – но останавливается на полпути. Из-под одеяла торчит только взъерошенная макушка, и младший Сынхён лишь вздыхает, тянется к звонящему телефону и отключает поставленный на повтор будильник.
Сынри заботливо задергивает шторы, пишет что-то маркером на стикере, клеит его на дверь с той стороны и тихо выходит, бросив на Квона быстрый взгляд. Тот ворочается и морщится от скользнувшей по лицу полоски света из коридора, но не просыпается.
«Хёна не будить.»
Чиён открывает глаза ближе к обеду и встает с кровати уже с полностью оформившимся чувством, что он опоздал везде, где только можно опоздать.
***
− Красный? − ошарашено спрашивает Квон, смотря на своего парикмахера в зеркало. – Ты уверена?
− Ну да, мне кажется, что это будет оригинально. Тем более, красного ещё не было, хотя я уже откровенно запуталась в твоих цветах и прическах.
Тэ Хён ласково пропускает его волосы между пальцев, поглаживая и легко ероша, словно представляя, какими они будут после покраски. В огненно-красный. Судя по тому, сколько восторга на её лице, ей эта концепция нравится. Чиён думает, что явно что-то упустил: это первый раз, когда с ним не стали советоваться, как он будет выглядеть.
− То есть уже всё решено?
− Тебе не нравится?
- А нельзя какой-нибудь?.. Квон хмурится, пытаясь мысленно подобрать цвет, который ему действительно понравится. – Пепельно-фиолетовый?
− Слишком блёкло. Эй, ну что с тобой сегодня? Тебе всё пойдет, будет здорово! - убежденно кивает она. – И ты только представь, как это будет смотреться в рамках того шоу, которое вы на днях устроите!
И правда, что это с ним.
Чиёну кажется, что он будет выглядеть, как попугай.
Чиён думает, что ничего не теряет и красного действительно не было.
Чиён говорит, что открывать церемонию он хочет, всё же будучи блондином, но соглашается. Он действительно ничего не теряет.
***
В здании YG царит приятный полумрак, а в коридоре совсем темно, и очертания дверей скорее угадываются, чем действительно видны. Чиён медленно идёт вперед, устало щурясь, и ведёт по стене кончиками пальцев. Он знает, что до выключателя еще метров десять, а до нужной двери и того дальше, но он всё равно не отнимает пальцев от стены.
Больше всего ему нравится студия именно в это время – когда до полуночи всего пара-тройка часов и почти везде выключен свет. Но кто-нибудь почти всегда репетирует в самой дальней комнате. Просто отрабатывает заученные движения, совершенствуется, пытается сосредоточиться. В то время, когда их дебют маячил где-то на горизонте, Квон часто приходил сюда просто расслабиться и краем глаза посмотреть на чужие репетиции через узкую щель дверного проема. Тогда это казалось ему чем-то особенным и захватывающим, это волновало и будоражило каждый раз, когда он подбирался к двери репетиционной, усаживался на полу с пластиковым стаканчиком кофе в руках и впитывал в себя ритмы, голоса, движения. Это одновременно и успокаивало, и пробуждало желание подорваться и начать что-нибудь пробовать и придумывать самому. Тогда их было ещё шестеро, они спали по несколько часов в сутки и с утра до вечера пропадали на занятиях. Тогда им говорили, что они просто обязаны сделать что-то незабываемое, на них возлагали большие надежды. Сейчас их пятеро и они полностью оправдывают название своей группы.
Чиён резко одергивает руку от стены, прячет её в карман толстовки и снова возвращается к мысли, что он сейчас именно такой, каким хотел его видеть Ян Хён Сок в далеком 2006 году. Что ждать он него чего-то большего почти бессмысленно.
Он проскальзывает в репетиционный зал так, словно боится, что кто-то его сейчас застукает, и включает свет. Длинные лампы под потолком начинают мерцать и разгораются, освещая вытертый паркет. Чиён плотно прикрывает за собой дверь и несмело проходит на середину зала, рассматривая свое отражение в больших зеркалах во всю стену. На Квона накатывает чувство дежа вю, и этот момент отчего-то кажется ему таким интимным, что он прикрывает глаза и улыбается одними уголками губ. Он опускается на пол, поджимает под себя ноги и включает музыку на телефоне, откладывая его в сторону. Меньше всего хочется, чтобы кто-нибудь его здесь видел. Не сегодня.
***
Квона распирает от желания выговориться. В его голове просто слишком много всего, и ему кажется, что, если он сейчас не отчитает Сынри за сегодняшнее, не расскажет что-нибудь Тэяну или не обсудит с менеджером расписание его давно уже наметившегося турне, он просто взорвётся. Но Сынри снова носит неизвестно где, Ёнбэ наверняка уже спит, а с менеджером они уже всё обсудили раз сто, и половина второго ночи не лучшее время для звонков по работе.
Чиён думает, что ему нужно отвлечься, что тогда станет легче. Однако чуда не происходит, и он мечется от одной стены к другой по своей комнате, пока не ударяется об угол кровати и не падает поверх одеяла.
2:16.
Чиён чувствует себя предельно уставшим, но сон никак не идёт, даже когда он забирается под одеяло, и ему ничего не остается, кроме как просто убивать время в попытках уснуть, считать, сколько осталось до звонка будильника и прикидывать, сможет ли он за это время выспаться.
4:27.
Экран телефона потухает, переходя в режим ожидания, но до этого момента в сознание Квона успевает врезаться сегодняшняя дата – 28 ноября. До этой чертовой MAMA 2012 остаётся всего два дня.
***
Окружающие его настроения Чиён, кажется, чувствует каждой клеточкой своего тела, и он не может сказать, что ему это нравится. Опустив на глаза козырек кепки, он впервые ловит себя на мысли, что этих эмоций для него слишком много. В аэропорту душно, но Квон не спешит расстегивать куртку. Пространство, на которое он может максимально близко подпустить человека, медленно сжимается и обхватывает Чиёна со всех сторон.
Он тянет молнию на куртке вверх, застегивая до конца, и опускает голову, закрывая глаза. Спать хочется до такой степени, что перед глазами плавает горячий туман и сдавливает виски.
Менеджер что-то рассказывает ему и Дэсону, но Квон не слушает, залипая в своей параллельной вселенной, и из транса его выводит навязчивое ощущение, что на него кто-то смотрит. К тому, что вокруг него всегда полно людей, которым хочется потрогать, сфотографировать его и оглушить своими визгами, он привык. Тем более, это аэропорт. Но сейчас здесь нечто другое.
− Эй, Чиён-а, - тихо зовет Квона Дэсон и легко толкает в плечо, а затем смотрит куда-то за него и улыбается тепло и ласково. – Мы найдем минутку?
Чиён в недоумении оборачивается, а затем кивает, в то время как менеджер недовольно сообщает, что им пора на посадку.
Чиён кивает и понимает, что снова тонет – это ощущение словно ходит за ним по пятам последние дни. Тонет в бесконечной искренности и открытости, которую он видит в глазах ребёнка, неуверенно переминающегося с ноги на ногу в десятке шагов от него.
− Привет,- Дэсон подходит ближе к девочке и присаживается возле неё на корточки. – Ты потерялась?
На девочке смешная оранжевая шапка с нарисованным тигренком, и Квону совершенно внезапно и необъяснимо хочется улыбаться только от одного её вида. Он прислушивается к своим ощущениям и наслаждается опустившимся на него спокойствием, понимая, что все его мысли постепенно блекнут и отходят на второй план, что обо всем можно подумать немногим позже, попробовать разложить все то, что его мучает, на маленькие составляющие и разобраться с этим постепенно и вдумчиво. Чиён понимает, что решить всю его проблему сразу никто не в состоянии, даже он сам. Понимает, но ничего не может с этим поделать, потому что это сидит в нём слишком глубоко, слишком прочно, с каждым днем прорастая все глубже и глубже, и собственные мысли кажутся Квону слишком инородными и даже болезненными. Но сейчас ему хорошо так, как иногда бывает поздним вечером, когда просто сидишь на диване перед телевизором, немного уставший и расслабленный, когда заниматься уже ничем не хочется и дел на вечер и не осталось вовсе.
Когда Квона начинают буквально тянуть на посадку, тот улыбается девочке и неожиданно для себя обещает прислать ей открытку из Гонконга, машет рукой, а затем разворачивается и бежит за ушедшим вперед Тэяном.
***
Сынхён понимает, что опаздывает уже минимум на час, но не может себе отказать в маленьком повседневном удовольствии – пятнадцати минутах спокойствия за столиком в дальнем углу кофейни.
Когда колокольчик над входной дверью мелодично звенит, извещая о новом посетителе, Сынхён одним глотком допивает кофе, крутит в руках опустевшую чашку с темными разводами по краям, хмурится и заказывает себе еще одну порцию. Утро ощущается слишком тяжёлым и неприветливым, от усталости сдавливает виски и то и дело подрагивают пальцы, и Сынхён думает о том, что влетит на приличную сумму, если Чиён снова решит ввести в практику наказание за опоздание в десять тысяч вон за минуту.
В то время это спонтанное предложение казалось очень весёлым. Сынхён заводил себе по пять будильников, но все равно просыпался не от них, а от сообщений Чиёна, содержащих либо дразнящие смайлики, либо фразы в духе «Доброе утро! Советую не забыть дома свой кошелёк, он тебе обязательно пригодится!». Дальше обычно следовали метания из угла в угол в попытке собраться и ничего не забыть, а потом Сынхён дремал на заднем сиденье автомобиля и почему-то всегда приходил в студию раньше Квона.
Сынхён думает об этом, когда едет на репетицию, вспоминает их сумбурное веселье перед последним Биг Шоу, и ему становится необъяснимо тепло и уютно. Бумажный пакет, в который составлены стаканчики с кофе, приятно шуршит и греет руку, и вся неловкость от опоздания постепенно сходит на нет.
В Гонконгском выставочном центре людей столько, сколько может вместить в себя маленький стадион, и Сынхён то и дело уворачивается от работников, норовящих задеть его то лестницей, то связкой проводов, то ещё чем, и бережно прижимает бумажный пакет к груди. Он коротко кивает по сторонам в знак приветствия и старается как можно быстрее дойти до сцены: Чиён должен быть где-то там. Кофе ещё должен быть горячим.
− Сынхён!
Чхве поворачивается на голос Ёнбэ и останавливается, дожидаясь, когда тот подойдет.
− Припозднился ты, - Ёнбэ улыбается, подходя ближе, и протягивает сжатый кулак Сынхёну, тот улыбается в ответ и дотрагивается своим кулаком до его. - Давненько уже не виделись.
− Что поделать, - Сынхён пожимает плечами и как-то виновато наклоняет голову вбок, и Тэян понимающе хлопает его по плечу. - Чиён здесь? Он с меня шкуру, наверное, спустит, если поймёт, что я только что пришел.
− Да нет, не спустит. Идем,- Ёнбэ манит за собой, и Сынхён идёт следом, ничего не спрашивая. Они проскальзывают в какой-то узкий коридорчик, заваленный всяким хламом и заставленный ящиками, и всю дорогу идут молча - Сынхён не сводит взгляда с затылка Ёнбэ и улыбается чему-то своему. Он действительно успел соскучиться по ним за каких-то полторы недели, и, хоть у них не будет времени собраться где-нибудь на кухне всем вместе, чтобы просто выпить пива, Сынхён всё равно рад.
Ёнбэ выводит его на крохотный балкончик, непонятно для чего вообще предназначенный, и опирается о перила локтями.
− Вон, смотри.
Сынхён подходит и непонимающе моргает, когда Ёнбэ машет рукой куда-то вниз, в сторону сцены, и не сразу замечает, что он указывает ему на Квона. Чиён носится туда-сюда по маленьким ступенькам на сцене, рассматривает потолок, постоянно указывает в разные точки площадки и советуется со всеми.
− Он спрашивал про тебя, но, кажется, слишком занят сейчас, чтобы тебя отчитывать. Но доля лидерского негодования на твою голову всё равно обрушится.
Сынхён улыбается.
− Эй, Ёнбэ? Хочешь кофе?
***
− Так, все всё запомнили? − Чиён цокает языком, прячет руки в карманы куртки и обводит взглядом группу, улыбается несколько через силу в ответ на утвердительные кивки и гулкое "так точно, босс!" Сынхёна.
Они репетировали тысячу раз, обговаривали всё - не меньше, и Чиён должен быть спокоен и уверен в том, что всё пройдёт гладко и они действительно сделают шоу, но ему всё равно неспокойно. Квон объявляет, что через полчаса можно будет выдвигаться в отель − их время закончилось − и уходит, делая вид, что у него срочный звонок.
Сынхён смотрит ему вслед, ждет с минуту и медленно направляется за ним.
Чиён сидит на заваленной на бок колонке, сцепив в замок пальцы, и смотрит куда-то перед собой, и Сынхён чувствует себя сталкером, наблюдая за ним из-за угла. У Чиёна уставший вид и растрёпанные волосы, неброская дутая куртка и совершенно обычная чёрная кепка без всяких надписей. Сынхён думает, что всё это слишком непохоже на Чиёна, когда делает шаг из-за угла.
− Ты опоздал сегодня, − Квон реагирует в ту же секунду, как Сынхён появляется в поле его зрения, но взгляда на него не поднимает. − Тебе стоило бы ответственней относиться к работе. Мы тут не в игрушки играем, знаешь ли. Я же говорил, чтобы ты не опаздывал.
Чиён прикрывает глаза и забирается на колонку с ногами, прижимаясь спиной к стене. Лучше бы Чиён злился: в такие моменты он пугающе-притягательный, и не знаешь, чего от него ожидать в следующую минуту. Но Квон не показывает абсолютно никаких эмоций, и Сынхёну становится не по себе.
− Рейс задержали, а потом в аэропорту я долго не мог найти свою сумку.
− Врёшь, − Чиён тихо усмехается и поднимает взгляд на Сынхёна.
− Вру, − легко соглашается тот и улыбается. − Я хотел принести тебе кофе, но потом понял, что тебе было немного не до этого.
− М?
− Я видел, как ты работаешь.
− Всё всегда нужно перепроверить, чтобы система не дала сбоя и всё получилось идеально, − Чиён голосом выделяет последнее слово. − Сынхён? А что это был за кофе?
− Капучино с корицей.
Чиён морщит нос, фыркает и, наконец, улыбается.
− Капучино с корицей, Сынхён, пьют маленькими порциями в уютной кофейне где-нибудь за углом, но никак не в такой обстановке, да еще и из огромного бумажного стакана, − произносит Чиён, молчит долго и мечтательно, словно представляя себя в этой самой кофейне с чашечкой горячего кофе в руках, а затем переводит взгляд на Сынхёна, хмурится и спрашивает. − А то, что предназначалось мне, никто не выпил?
Сынхён не выдерживает, улыбается и смеется, и Чиёну внезапно хочется потыкать в эти ямочки на его щеках, как он делал раньше.
− Не выпил. Но кофе холодный уже. Заедем сейчас, я куплю тебе новый?
− Нет, я хочу именно этот.
Привкус корицы оседает на языке Чиёна, и он улыбается одними уголками губ, покручивая в руках наполовину опустевший стакан. Сынхён говорит что-то, но потом замолкает, и они сидят в узком тёмном коридоре и просто молчат. Чиёну становится на удивление спокойно, и он расслабляется совсем, когда Сынхён включает музыку, делает тише и засовывает телефон в карман.
− Чтобы только нам было слышно, − говорит он, и Чиён не имеет ничего против.
Кофе, признаться, совершенно отвратный, особенно, когда холодный, и Чиён в принципе не любит корицу, но почему-то делает глоток за глотком и сидит с Сынхёном до тех пор, пока ему не начинает названивать потерявший их Сынри.
***
Ближе к полуночи Чиён закрывается в своем номере, достаёт из шкафа два чемодана и вываливает их содержимое на кровать в одну большую бесформенную кучу. Вещи разваливаются по покрывалу пестрым комком и мнутся, пока Квон перебирает все возможные варианты, вытаскивая одну рубашку за другой и прикладывая к пиджакам и курткам. Следующими на покрывало со звоном высыпаются подвески и цепочки, и Чиён мечется от одной комбинации к другой, не зная, на чём остановиться. Он давно все решил и продумал, но сейчас ему практически жизненно необходимо пересмотреть всё заново, скомпоновать уже имеющееся, сделать что-то новое, безупречное.
Когда в дверь тихо стучат, половина вещей с кровати сметается на пол. Квон тихо шипит, запускает пальцы в волосы и стоит так до тех пор, пока стук не повторяется снова.
− Что?
− Чиён-а, открой?
Чиён закрывает глаза и не двигается с места. Ёнбэ стучит снова, и за дверью опять становится тихо, но Квон точно знает, что Тэян никуда не делся и что он не уйдёт, пока не дождётся более вразумительного ответа.
Полоска света скользит по дурацким тапочкам Ёнбэ, когда Чиён наконец открывает дверь, и тот следит за этим светом, мягким и обволакивающим, до тех пор, пока Квон не высовывается из номера.
− Что-то срочное?
Ёнбэ взъерошенный и немного сонный, расслабленный и спокойный − полная противоположности Чиёну, который сейчас ощущает себя так, словно идёт по канату без всякой страховки, когда под ним полкилометра свободного падения.
− Нет, просто, − Тэян мягко толкает дверь плечом, и Квон уступает, отходя на шаг и пропуская его в номер.
Ёнбэ заходит внутрь, осторожно обходит Чиёна, ставит две чашки на край стола и наблюдает за Квоном, начинающим медленно собирать разбросанные по полу вещи.
− Чиён? Давай помогу?
В ответ он получает лишь недовольный взгляд, сквозящее в нём плохо прикрытое раздражение и короткое "спасибо, я сам". Когда последняя рубашка комом летит в раскрытый чемодан, Ёнбэ легко хлопает Чиёна по плечу и кивает.
− Расслабься немного.
− Don't touch me, GD is dynamite, − тянет Чиён, опасно щурясь. Больше всего ему сейчас хочется, чтобы его оставили в покое, выключили свет и закрыли дверь в его номер с той стороны. Однако Тэяна, очевидно, мало заботят желания Квона, и он с ногами забирается на край его кровати, бережно подвинув оставшиеся на покрывале вещи.
− В оригинале звучит по-другому, − улыбается он и протягивает чашку с кофе. Чиён раздражённо цокает языком, но за кружкой все же тянется и шипит о том, что его вариант звучит правдоподобнее.
У Чиёна уставший взгляд, и он весь кажется таким взъерошенным и болезненно-бледным, что Ёнбэ очень хочется с ним поспорить, но он прикусывает кончик языка и молчит.
− Сегодня ты переживаешь больше обычного.
Чиён вздыхает, закрывает лицо тыльной стороной ладони и осторожно опускается спиной на подушку.
− Думаешь?
− Не думаю − вижу, − Ёнбэ подносит кружку к губам, вдыхает горьковатый аромат кофе и не сводит взгляда с Чиёна.
− Я просто хочу, чтобы все получилось идеально, понимаешь? − Квон говорит медленно, делая большие паузы между словами, пытаясь подобрать нужные. − Чтобы было что-то такое, что не забудешь, если увидишь. Я хочу быть хорошим лидером для вас, − немного погодя добавляет он.
Ёнбэ молчит долго и вдумчиво, не торопится успокаивать или переубеждать в чём-то, не сыплет фразами "да брось, ты и так лучший", и Чиён благодарен ему за это.
− Чиён-а, − тихо зовёт он.
− Что?
− Просто будь собой, − Тэян коротко кивает. − У тебя же всегда так. Нервничаешь сначала, но шоу продолжается, и волнение отступает. Не накручивай себя из-за ерунды. Завтра все увидят то, что даже не могли себе представить.
Чиёну на мгновение становится совсем чуть-чуть легче.
***
И вечером следующего дня они делают это.
Именно такое шоу, которого хотелось Чиёну. Когда зал буквально взрывается эмоциями, слыша первое "get your crayon", Чиён постепенно расслабляется, втягивается в выступление и уже не думает о том, что, скорее всего, его рэп на открытии церемонии звучал так, будто был написан за пять минут до выхода на сцену, что он кажется сейчас не самим собой, а огненно-красным сгустком из нервозности и идиотизма.
Когда они исполняют ровно половину "fantastic baby", Чиён ловит на себе взгляд Сынхёна, тот подмигивает ему и до конца выступления находится в поле его зрения, маячит из стороны в сторону таким же ярким, как и сам Квон, розовым пятном, улыбается, но улыбки у него разные: широкие и благодарные − залу, а едва заметные − Чиёну. С такими улыбками обычно обещают, что всё всегда и обязательно будет хорошо, но в этой его поддержке есть ещё что-то, чего Чиён уловить не может.
Чиён выкрикивает в микрофон своё "make some noise" и поднимает руки, и всё тонет в окружающих их искрах, а маленькая круглая площадка начинает медленно подниматься. Чиёну кажется, что он попал в эпицентр фейерверка, он не слышит ничего, кроме собственного голоса в наушнике и восторженно гудящего зала, и понимает, что это действительно то, чего он хотел, что это даже больше, чего от всех них ждали.
Уже после, за сценой, они обнимаются и шатаются туда-сюда, перекрикивая друг друга, а сам Чиён готов обнять вообще любого желающего, который подвернется ему под руку. Он ерошит волосы Сынри, превращая его прическу в подобие гнезда, точно так же, как это делал еще на тренировках до дебюта, младший Сынхён хохочет, тянет Квона за связку цепочек на шее вниз и пытается увернуться, но в итоге спотыкается и падает, утягивая следом за собой и Чиёна. Квон смеется тоже, громко и заразительно, и почти задыхается, когда сверху на него заваливается Ёнбэ, а затем и все остальные. Сынри пыхтит и пытается скинуть с себя всех, но получается плохо, и под общий галдеж они пёстрым клубком валяются на полу еще с минуту, пока им не помогает кто-то из стаффа.
− Ты избил меня своей дурацкой шляпой! − жалуется Чиён, смеясь, когда Сынхён помогает ему встать.
− Она не дурацкая, она красивая, − Чхве поднимает с пола шляпу, бережно отряхивает козырек, пытается приладить сломанные чёрные перья на прежнее место, но выглядят они всё равно растрёпанными и поникшими.
− Но ты меня избил ей, − Чиён улыбается и потирает подбородок, куда в общей суматохе пришелся удар козырьком.
− Но она все равно красивая, − Сынхён бережно гладит шляпу, а затем прилаживает её на растрепанные волосы Чиёна козырьком вбок, наклоняет голову и рассматривает его. − Вау, фантастик бэйби, − тихо тянет он и улыбается снова так же, как улыбался ему на сцене, и Чиёну на мгновение кажется, что в этой улыбке и во взгляде проскальзывает восхищение. Чиён смаргивает наваждение, картинно поправляет свои красные меха и опускает на глаза небольшой козырёк.
− GD? Yes, Me. Do you love Me?
− Yes, sir.
− I'm one of a kind?
Сынхён вопросительно выгибает бровь, а затем кивает в ответ и не может перестать улыбаться.
***
Декабрь опускается Чиёну на плечи тяжело, принося очередной перелёт, к бесконечной череде которых он уже давно привык, отголоски ночного афтепати, пульсирующую боль в затылке и совсем лёгкое ощущение того, что он забыл сделать что-то важное, причем важное не для кого-то, а для себя в первую очередь. Из иллюминатора, что по левую руку, видно крыло самолета, а сидящий рядом Сынри постоянно тараторит что-то, но потом замолкает, и Чиён погружается в свои мысли на весь полёт, но вспомнить так и не может, делает себе заметку в телефоне, чтобы подумать об этом позже снова, но всё равно расстраивается.
Он задремывает буквально на минуту − песня началась, но ещё не закончилась, когда его вырывает из полусна, но Чиён прекрасно помнит, что ему привиделось, и думает о том, что в этом тоже должен быть скрытый смысл. Он пытается сохранить в памяти то, что ему приснилось. Пустой ночной Сеул, сверкающий вывесками вдоль дорог, и он сам, один, бегущий по маленькому промежутку между двумя полосами движения. Бегущий, догоняя что-то или кого-то, бегущий так, словно от этого зависит сейчас вся его жизнь. Чиён вспоминает и прокручивает этот небольшой отрывок снова и снова, но не может понять, за чем он бежал: впереди не было ничего, кроме задних фар машины, исчезающих в конце улицы.
На Чиёна накатывает волна глухого раздражения, когда он встает с кресла и опирается рукой на выпавшую из кармана пачку мальборо, ломая три последних сигареты. Он успокаивает себя мыслью, что сигарету всегда можно попросить у Сынхёна. У Сынхёна, в принципе, можно много чего попросить. И он так и делает, но решается только тогда, когда они уже отъезжают от аэропорта.
Сынхён, сонный и помятый, сидит на расстоянии вытянутой руки и бездумно водит пальцем по экрану телефона, гоняя рыбок на заставке. У Чиёна почему-то образ такого Сынхёна никак не желает складываться в одно целое с этими маленькими золотистыми рыбками, и он тихо фыркает и прячет улыбку за шарфом.
− Что? − Сынхён поднимает на него взгляд, но Чиён не может перестать улыбаться. Раздражение смещается куда-то на второй план.
− У тебя есть сигарета?
Чиён задаёт этот вопрос и от чего-то чувствует себя практически школьником. Ему кажется, что он спросил слишком громко, и услышали все: и водитель, и парень из охраны, дремлющий на переднем сиденье. Квон придвигается к Сынхёну ближе на пару сантиметров и ждет ответа.
− Ты похож сейчас на ребёнка, который только что рассказал старшему брату свой самый большой в мире секрет, − внезапно говорит Сынхён и лезет во внутренний карман куртки за пачкой сигарет. − Не бойся, я не расскажу маме, что ты куришь.
− Только попробуй, − Чиён легко улыбается, принимая сигарету, и долго крутит её в руках.− И я буду отбирать у тебя завтрак, который мама собирает тебе в школу.
Сынхён не выдерживает и тихо смеется.
− Чиён-ши, не курите, пожалуйста, в салоне.
− Я и не курил, − Квон цокает языком, вздыхает и трет виски пальцами.
Когда машина практически подъезжает к Сеулу, Сынхён просит остановить. Водитель смотрит на него немного раздражённо, но соглашается и съезжает к обочине.
− Иди, − Сынхён кивает Чиёну, но тот не понимает. − Ты курить хотел.
− А. Спасибо, − Чиён открывает дверь, но не вылезает из машины, лишь опускает на асфальт ноги и прижимается грудью к коленям, стараясь вылезти как можно дальше на свежий воздух. Из-за перепада температур и первой за день сигареты начинает легко кружиться голова и пальцы немного покалывает, но Чиёну это ощущение нравится. Дым сигарет Сынхёна тяжелый и горьковатым привкусом остается на языке. Чиён затягивается в последний раз и щелчком отправляет сигарету за ограждение.
***
Чиёну кажется, что его жизнь идет по кругу. День за днём не меняется абсолютно ничего: работа, работа, работа, трёхчасовой и не вполне здоровый сон раз в сутки, при условии, что очень повезёт, и снова работа. Где-то вдалеке сознания маячит то самое чувство, которое у него теперь всё время будет ассоциироваться с Гонконгом, и на него наслаивается всё новое и новое "упустил".
Чиён сам не замечает, как становится раздражительным и огрызается на любую, даже самую невинную шутку.
− Чиён-а? − Дэсон ловит его за локоть на выходе из тренировочного зала, и к Чиёну закрадывается подозрение, что он ждал его здесь, а учитывая то, что Чиён задержался достаточно даже по собственным меркам, Дэсон ждал долго.
− Что?
− Давай поговорим?
Чиён заламывает брови и осторожно расцепляет пальцы Дэсона на своём локте.
− О чём-то конкретном?
Дэсон неопределенно молчит в ответ.
− Понимаешь. Я устал и хочу хотя бы немного, − Чиён выделяет последнее слово голосом, − поспать, пока у меня еще есть на это время.
− Я понимаю, − голос у Дэсона мягкий ласковый, как у старшего брата. Он и не настаивает вроде, но в это же время отказать ему практически невозможно. − Но по пути в общагу заедем кое-куда? Буквально полчаса.
Чиён вздыхает, но соглашается.
Через двадцать минут они сидят за столиком возле окна в какой-то кофейне, и Чиён ложечкой помешивает горячий травяной чай. Ложка задевает о края чашки и звонко стучит, и Чиёна это раздражает, но остановиться он не может, продолжая раз за разом задевать металлом керамические стенки. Дэсон смотрит на чашку пристально и неотрывно, затем берет из сахарницы неровный кубик коричневатого тростникового сахара и бросает в пряно пахнущий чай.
− У тебя иногда бывает такое, − начинает объяснять он в ответ на непонимающий взгляд Чиёна. − Ты делаешь что-то, отдавая этому всего себя, но иногда некоторые действия лишены смысла.
Чиён снова стучит ложкой о стенки чашки, и на этот раз часть чая выплескивается на коричневое блюдце.
− То, что я делаю, бессмысленно? − произносит Чиён холодно. − Это значит, что я сам бессмысленный? Ты это хочешь сказать?
Ложечка опускается на блюдце с предельной аккуратностью.
− Это то, что ты подумал после. Первый раз, когда только услышал, ты понял правильно. Ты понял, что я имел в виду.
− А что? Что я подумал до этого?
− Не загоняй себя до смерти, Чиён.
Квон отпивает чай, морщится, ставит кружку обратно и размешивает сахар до конца. Дэсон сидит напротив, скрестив возле подбородка пальцы, и ждет ответа, но Чиён молчит.
− Пять минут осталось, − наконец сообщает он.
− Что?
− Пять минут. Ты обещал, что это займет полчаса.
Дэсон берёт из сахарницы ещё один сладкий кубик и надкусывает. Время тянется медленно, почти висит над их столиком желейным сгустком, покачиваясь в разные стороны и медленно стекая вниз стрелками часов по циферблату. Чиён вздыхает, прячет лицо в ладонях и по-прежнему молчит.
− Ты ничего не хочешь мне рассказать?
− Мне кажется, что я забыл что-то. Не могу объяснить что. Не могу вспомнить. Но это очень важное.
− Настолько?
− Я думал об этом всё время, когда мы летели из Гонконга.
Дэсон протягивает Чиёну сахарный кубик, и тот отнимает руку от лица и тянется к сладости. Как только пальцы касаются немного шершавой поверхности сахара, Квона словно прошибает разрядом тока, и в памяти вспышкой вырисовывается оранжевая шапка с каким-то глуповато-милым нарисованным тигрёнком.
− Дэсон.
− Да?
− Дэсон. Я вспомнил, − руки Чиёна мелко дрожат, и он прячет их под стол, зажимая между коленями. − Это действительно было очень важным.
Дэсон ободрительно улыбается одними уголками губ и зачем-то придвигает к Чиёну сахарницу.
− Теперь тебе легче?
− Аэропорт, девочка, там, в Инчхоне, помнишь? Я обещал ей тогда, что пришлю открытку из Гонконга. Я не знаю, зачем я это сделал. Но это важно, очень, понимаешь?
Дэсон не отвечает ничего, смотрит на часы и говорит о том, что полчаса уже истекли, но если Чиён хочет, они могут задержаться еще ненадолго. Квон мотает головой, просит счёт, благодарит Дэсона за чай и вызывает себе такси, решая вернуться в свою квартиру − ключи он всегда носит с собой.
Когда Чиён, устроившись на переднем сиденье, тянется захлопнуть дверь, Дэсон подходит ближе.
− Если для тебя это действительно важно, скажи ей об этом. Я знаю, ты придумаешь способ.
Рассматривая город через тонированное стекло, Чиён слушает какую-то убаюкивающую ненавязчивую мелодию по радио и думает, почему это для него вдруг оказалось таким значимым. Он не знает эту девочку. Девочка, возможно, тоже не знает его, и вряд ли сейчас вообще помнит ту ситуацию, но Чиёна это нисколько не утешает. Он не смог выполнить собственное случайное обещание потому, что он попросту забыл об этом. Потому что тогда было нечто другое, что имело для него больший смысл. Квон кутается в куртку и думает над словами Дэсона. Он обязательно придумает, как это исправить.
***
Каталог дизайнерской мебели и аксессуаров для дома, забытый кем-то в студии, подкидывает Чиёну идею, что купить большую, практически на полстены доску для маркеров − это, в принципе, было бы неплохим вариантом решения одной из его проблем. Так будет легче писать, будет больше пространства для этого, и оно всегда будет висеть на стене своеобразным напоминанием о незаконченных делах.
Доска большая, чёрная и глянцевая, и абсолютно не вписывается в интерьер спальни в его квартире, но Квона это мало заботит − компания любезно дарит ему четыре упаковки маркеров в качестве бесплатного приложения к покупке. Маркеры маленькие, аккуратные и тоненькие, и Чиён сам не замечает, что постоянно носить какой-нибудь из них в заднем кармане джинсов или крутить в руках становится не привычкой даже − необходимостью.
Декабрь проходит быстро, сумбурно и скомкано, и Чиён плохо понимает, что происходит с ним в этот месяц. Он не может писать тексты, не знает, что делать со своим имиджем, и к концу зимы месяца возвращает своим волосам натуральный цвет, потому что красный − это слишком. Квона начинают раздражать яркие цвета, они напоминают ему о лучших периодах его жизни, и почему-то о волосах Сынхёна, которые когда-то были приятного мятного цвета. А сейчас от яркого слезятся глаза, и в его гардеробе появляется все больше и больше тёмно-серых и чёрных вещей. Чиёна раздражает буквально все: фразы в его адрес, люди, собственные привычки и всё, что он делает. Если его спрашивают, в чём дело − сухо отшучивается, криво улыбается, прикрывается спонтанным творческим кризисом и посылает всех к чёрту с предложениями поспать на пару часов дольше или же взять выходной и отдохнуть.
Он днями и ночами пропадает в студии, раз за разом переписывая текст песни, выход которой намечен на апрель, и пытаясь наложить его на практически готовую музыку, постоянно извиняется и просит подождать еще немного, буквально пару дней, и тогда все будет идеально, как обещает Квон. Но у него не получается идеально совершенно ничего, и сил не всегда хватает даже на то, чтобы просто спуститься, сесть в машину и доехать до дома. Грядущее мировое турне ложится ему на плечи мёртвым грузом, и пару дней подряд Чиён всерьёз думает отказаться от этой идеи, но уже поздно что-либо менять. Ян Хён Сок говорит что-то про то, что было бы неплохо, если бы практически мировая звезда и его гордость G−Dragon выпустил новый сольный альбом, и Чиён понимает сам, что да, это действительно было бы не плохо, но он не может написать одну чёртову песню так, чтобы она ему нравилась, и работать над альбомом для него сейчас просто не представляется возможным. Чиён рассказывает об этом Сынхёну совсем вскользь и таким тоном, каким обычно говорят, что за окном сегодня дождь и нужно взять зонтик, если не хочешь промокнуть. Рассказывает, когда они курят на маленьком балкончике здания YG, и Сынхён просто кивает и говорит таким же будничным тоном, что у Чиёна всё обязательно получится тогда, когда он сам будет готов к этому. Квон коротко кивает в ответ и тянется за новой сигаретой, думая о том, что это хорошо, что Сынхён не замечает, насколько ему сейчас тошно.
Но Сынхён замечает всё, понимает, но старается держаться на расстоянии, потому что совершенно не знает, что делать в таких ситуациях и как сказать Чиёну то, что он действительно об этом думает, так, чтобы он к этому прислушался. Поэтому Сынхён просто заводит маленькую традицию вырывать Квона из процесса работы каждые семь вечера, если он сам в это время оказывается в студии, и тянуть за рукав на тот самый маленький балкончик, чтобы покурить. Курить иногда совсем не хочется, но они все равно стоят там минут по двадцать, не разговаривая практически ни о чем конкретном, но Чиён не против.
***
Чиён то и дело подкручивает кран с горячей водой, пытаясь отрегулировать температуру, но вода все равно то обжигающе-горячая, словно он поливает себя кипятком, то холодная, как в открытом бассейне осенью. По душу клубами расползается пар и еле уловимый запах тропических фруктов от пены шампуня, и Квона начинает подташнивать. Он сползает по стене к самому низу душевой кабины, закрывает глаза обнимает голову руками и подставляет лопатки под горячие струи, но ему становится только хуже.
Становится невыносимо душно, и Чиёна мелко потряхивает, когда он наконец поднимается и закручивает оба крана, открывает дверцу кабинки и хватает ртом прохладный воздух. Сил хватает только дотянуться до полотенца и обмотать его вокруг бедер - через шаг Чиён чувствует, что ноги подкашиваются, и он осторожно оседает на пол.
В себя Квон приходит, когда в душе уже совсем холодно, с ощущением всё усиливающейся тошноты и пониманием того, что у него совершенно нет сил встать. Он плохо помнит оставшийся вечер: как поднялся наконец и ушел на кухню, накинув на себя халат, чтобы хоть как-то согреться, как долго думал, стоит ли звонить в больницу и попросить хотя бы консультацию с лечащим врачом, думал, стоит ли говорить об этом остальным, и пытался не обращать внимания на то, сколько усилий ему потребовалось, чтобы просто заварить себе чай.
Чиён оказывается в больнице поздно ночью, в полусне отвечает на вопросы врача и подставляет руку медсестре для капельницы. Он создает всем слишком много проблем.
Наутро он чувствует себя еще хуже, а от объяснений врача про то, чем опасен астенический невроз, становится совсем тошно, и его хватает только на то, чтобы попросить его сохранить его попадание в больницу в тайне, если это ещё возможно. Врач сомневается, но соглашается наконец, и Чиён звонит в YG, сообщая удивительно бодрым голосом, что он берёт себе несколько выходных и уезжает к родителям и что вернётся только после нового года. Матери он звонит чуть позже, ему неловко, но он врёт и ей, говоря, что не сможет приехать, потому что слишком много работы, но обязательно заглянет к ней в гости, как только у него получится. Медсестра, протирая спиртовой салфеткой свежий синяк над надписью "Vita Dolce", ставит новую капельницу, смотрит укоризненно и пристально, но молчит.
***
Первым, что видит Чиён, выходя из кабинета Ян Хён Сока, оказывается ярко-красный блейзер Сынхёна. Даже в полумраке коридора этот красный кажется огненным, и Чиён закрывает глаза на несколько секунд, чтобы унять подступающее раздражение. Сынхён стоит в паре метров от двери, прислонившись спиной к стене, и выглядит слишком расслабленно и спокойно для конца рабочего дня.
− Не думал, что тебя тоже вызвали, − Квон легко толкает дверь плечом, и та закрывается с тихим щелчком.
− А меня и не вызвали, − он поворачивается к нему и смотрит так бесконечно долго и пристально, что Чиён не выдерживает, тихо хмыкает и опускает взгляд, начиная рассматривать стрелки на черных сынхёновых брюках. – Я просто ждал.
Чиён не реагирует почти никак: незаинтересованно бубнит что-то в ответ, скомкано желает спокойной ночи и медленно направляется к выходу. Ему очень хочется неприкасаемого личного пространства, таблетку от головной боли и хотя бы пару часов относительно здорового сна, и даже неважно, что все это вряд ли поменяет общую картину его самочувствия, хотя после недели в больнице, бесконечных таблеток и капельниц с витаминными растворами Чиён чувствует себя хотя бы живым. Но он слишком устал и выдохся, чтобы разговаривать с кем-то, тем более разговаривать о работе – хён непременно поинтересуется.
Сынхён не делает попыток заговорить, но, поворачивая за угол к лестнице, Чиён спиной чувствует тяжелый и почти осязаемый взгляд.
Когда Чиён уже открывает дверь машины, его хватают за руку в районе локтя и тянут в сторону. От резкого движения начинает кружиться голова, и шапка сползает на глаза, но Чиён всё равно замечает полы красного пиджака, выглядывающие из-под незастегнутого пальто.
− Идем.
Квон растерянно смотрит на Сынхёна и даже не вырывается, сжимает и разжимает начинающие мёрзнуть пальцы, когда Чхве перехватывает его руку в районе запястья и ловит такси. Чиён понимает, что все идет совершенно не так, как он планировал, только тогда, когда перед ним открывается дверь машины.
− Ты рехнулся? – Чиён излишне резко выдирает свою руку из кольца теплых пальцев и смотрит на него недоверчиво и раздраженно, но Сынхён даже не меняется в лице, проталкивая его внутрь. Лицо обдает теплым воздухом из салона, и на минуту становится тяжелее дышать, но момент упущен, и Чхве уже сидит на соседнем сидении, протягивая водителю какой-то клочок бумаги с адресом.
− Я с тобой никуда не поеду. Не сейчас, − почти по слогам проговаривает Чиён и трет виски кончиками пальцев. За запотевшим тонированным стеклом начинают плыть витрины, медленно и смазано.
− Это важно, − сообщает Сынхён совершенно обыденным тоном, и в полумраке его глаза кажутся совсем черными.
− Высади меня.
− Нет.
Чиён рисует по холодному стеклу пальцем и долго и сосредоточенно смотрит на крупные тяжелые капли, собирающиеся на нижней черте его абстракции. Затем осторожно трогает одну пальцем, и та скатывается по стеклу вниз, оставляя за собой неровный след. В голове проплывают размытые ассоциации с постоянными перелетами и иллюминаторами, и Квон машинально дотрагивается ещё до двух капелек. Когда новая водяная дорожка расчерчивает холодное стекло, а контур рисунка теряет четкость и медленно расплывается, Чиён вытирает палец о джинсы и засовывает руку в карман.
− Сейчас же.
− В другой раз, − голос Сынхёна становится мягче, раздражение Чиёна – больше.
− Это что-то срочное?
Сынхен молчит до следующего поворота и слишком долго подбирает слова, но так и не находит нужных и просто медленно кивает. Квон обреченно вздыхает, откидывается спиной на спинку сиденья и отворачивается к окну. Дальше они едут молча.
***
− Мы кого-то встречаем? – Чиён в недоумении разглядывает людей на перроне, когда Сынхен подходит к нему и всовывает в руки теплый картонный стаканчик с кофе.
− Не совсем. Слушай, Чиён-а.
− Что? – он делает небольшой глоток и вдыхает горячий пар, растворяющийся в воздухе над стаканчиком. – Ты хочешь поведать мне, зачем ты меня притащил на вокзал в половину одиннадцатого вечера? Или же ты хочешь спросить меня, действительно ли здесь мне хочется быть?
− Назови мне любое четырехзначное число.
Чиён давится кофе, поправляет сползшую шапку и смотрит на Сынхёна так, словно он действительно сошел с ума.
− Прости, что?
− Назови мне число, четырехзначное, ну?
Сынхён почти незаметно переминается с ноги на ногу, и взгляд у него теплый, почти горячий, как кофе в стаканчике.
В голове Чиёна вспыхивает воспоминание о съёмках рекламы для G−market, и он неожиданно даже для себя улыбается, снова утыкаясь в стаканчик с кофе и булькая что-то, отдаленно напоминающее «двенадцать», хоть это и не совсем то, о чем его просит Сынхён.
− Двадцать? – переспрашивает Сынхён, и хоть Чиён и не смотрит на него, знает, что тот улыбается тоже.
− Нет, двенадцать, − тот упрямо настаивает на своем.
− Двадцать-двенадцать?
− Да хоть сколько, только скажи, зачем ты меня сюда привез?
− Подожди минуту, сейчас все поймешь. Будь тут, хорошо? − Сынхён прячет руки в карманы и уходит, оставляя ничего не понимающего Чиёна одного.
Квон растерянно мнется на месте, подходит к краю платформы и рассматривает мокрые, отливающие металлическим блеском рельсы. Если они кого-то встречают, то кого? А если Сынхён задумал что-то, то зачем? Чиён отстранённо вспоминает, когда он в последний раз ездил на поездах, вскользь смотрит на снующих туда-сюда людей, на большие сумки, на отбывающий от соседнего пути поезд. Поправляет надоевшую шапку и делает глоток уже начавшего остывать кофе. Чиён здесь и сейчас чувствует себя совершенно лишним, и ему очень хочется вернуться в свою квартиру, позвонить в агентство и сказать, что ему слишком плохо, чтобы заниматься подготовкой новой концепции, попросить пару-тройку выходных и валяться все время в кровати, вставая только для того, чтобы покормить Гахо и сварить себе кофе.
− А теперь ждем сорок минут, и всё, − Сынхён подходит неожиданно, и Чиён вздрагивает и тут же оглядывается.
− Что – все? Что ты сделал?
− Идем внутрь, здесь холодно, − Чхве снова хватает его под локоть и тянет внутрь здания, но уже не так навязчиво. – А я купил нам билеты.
− Какие?
− На рейс с номером двадцать-двенадцать.
***
Через полтора часа Чиён понимает, что раздражение отступило. Он вместе с Сынхёном едет в неизвестное никуда, где их ждет снятый на пару дней домик на окраине города – Сынхён уже когда-то успел обо всём позаботиться. На работу он не вернётся минимум два дня – опять же спасибо Сынхёну, который позвонил менеджеру и без всяких объяснений заявил тому, что он украл вечно занятого лидера на несколько дней, а затем просто бросил трубку. Вагон полупустой и тёплый, и расслабленного Чиёна покачивает из стороны в сторону под мерный стук колес, у них одни наушники на двоих, и ему первый раз за последнее время становится уютно. Сынхён почти не разговаривает, лишь изредка рассказывая какую-нибудь ерунду, а Квон устало улыбается, а потом они спорят из-за права выбрать новую песню из их общего на этот вечер плейлиста.
В дом они заезжают поздней ночью – хозяин жилья встречает их на вокзале, отдает ключи и забирает деньги, отвозит их по нужному адресу и долго разговаривает о чем-то с Сынхёном. Квон сперва пытается слушать, но никак не вникает в суть разговора, а затем уходит на задний двор и впервые за последние две недели тянется в карман за пачкой сигарет. Когда он возвращается обратно в гостиную, там никого не обнаруживается, но Чиён не сильно расстраивается. Он падает на диван, включает торшер и старается не думать о том, что он в какой-то степени благодарен Сынхёну за все то, что он делает.
Чхве возвращается минут через двадцать с большой плоской коробкой, присаживается рядом с диваном и долго смотрит на растрепанную макушку Чиёна.
− Мм?
− Голодный?
Чиён заторможенно кивает, встаёт и идёт следом за Сынхёном на кухню. Тот сразу ставит на плиту чайник, и маленькое помещение делается в разы уютнее от такой мелочи. Чиён усаживается за стол, подпирает подбородок руками и бездумно следит за происходящим.
− Зачем это всё?
− Не знаю, − Сынхён пожимает плечами и придвигает ближе к Чиёну тарелку с куском пиццы. Квона начинает настораживать то, что всё идет слишком гладко и хорошо, но он старается не подавать вида. Сынхён смотрит выжидающе, и Чиён крутит в руках кусок пиццы, уже не зная, хочется ему есть или нет. – Просто.
Чиён думает о том, что ничего не бывает вот так вот "просто", как говорит Сынхён. У самого же Сынхёна практически все просто, но Чиён не уверен, что это именно этот случай.
− Ты что-то знаешь?
− О чём ты?
− Ты знаешь, − раздраженно повторяет Квон, отодвигая от себя тарелку. – С тобой всегда так, ты не умеешь врать. Ты не умеешь врать мне, − подумав, добавляет он.
− Ты мог бы сказать мне, тебе так не кажется? И остальным. Но тебе стоило придумать прикрытие получше. Мне звонила твоя мать, и тебя не было у них на новый год.
− И где же я был, по-твоему?
− Я видел счет из больницы, − Сынхёну неловко, Сынхён зол и немного обижен, он сцепляет пальцы в замок и смотрит на Чиёна пристально и долго. Тот выдерживает его взгляд до последней секунды.
− Я больше никогда не буду использовать рабочий компьютер для проверки почты. Давай, добей меня уже, хватит на сегодня прелюдий, − Чиён срывается на Сынхёне с нескрываемым отчаянным вызовом, но тот только тяжело молчит и смотрит куда-то за его плечо. – Ты не понимаешь.
Стул скрипит по деревянному полу, Квон встает и проходит мимо, бросая напоследок короткое «я спать».
***
Сынхён пьет третью кружку чая и методично выковыривает из пиццы маслины, думая, в каком именно месте все пошло не так, как нужно. Он все еще зол и обижен на Чиёна, но это скорее остаточное, чем что-то серьёзное. Квон всегда такой. Излишне самостоятельный, всегда пытающийся разобраться со всем сам, он никогда не рассказывает лишнего и терпеть не может, когда его жалеют. Когда Сынхён думает о том, что он давно не видел друга в таком состоянии, что тут что-то гораздо серьёзнее, чем обычная усталость и случайная простуда, половица за его спиной тихо скрипит.
− Что ты тут делаешь?
Чиён, опирающийся о дверной косяк, выглядит помятым и бледным, его волосы взъерошены и смешно торчат в разные стороны, но Сынхёну сейчас совсем не весело.
− Ты пробовал спать?
− Пробовал, − зло шипит Квон, шлёпает босыми ногами по полу и наливает себе стакан воды. – Результат ты сейчас наблюдаешь.
Сынхён медленно встает, забирает опустевший стакан и кладёт руки на худые плечи Чиёна. Тот нервно дёргается, пытаясь уйти от прикосновения, но ему не позволяют, удерживая крепче.
− Ты не понимаешь, − голос у него сухой и тихий, и Чиён подается вперед и утыкается лбом Сынхёну в плечо, уже сейчас осознавая то, что после будет жалеть об этом минутном проявлении слабости. − И прекрати вести себя так, будто я маленький ребёнок. К чему это все вообще? Мне это не нужно. Я в состоянии справиться сам. Сам, понимаешь, ты?
− Иди в комнату, − Сынхён гладит его по плечу и стоит до тех пор, пока Чиён не отстраняется и не уходит. Чхве гремит дверцами шкафчиков на кухне, а затем идёт в комнату следом.
Чиён лежит на диване, накрывшись своей курткой и отвернувшись лицом к спинке.
− Чиён-а, − тихо зовет Сынхён, но Чиён не реагирует. – Эй.
− Чего тебе?
− Встань на минуту?
Он медленно переворачивается, рассматривает в темноте силуэт Сынхёна, включает торшер и садится на диване, притягивая к себе ноги и обнимая колени.
− Вот не надо только, а? Я не хочу разговаривать.
Сынхён плавно качает головой в разные стороны, протягивает Квону большую кружку и начинает искать в шкафу одеяло.
Чиён непонимающе смотрит на кружку с горячим какао, выпивает его почти сразу и принимает колючий шерстяной ком.
− Зачем? – наконец неуверенно спрашивает он.
− Спи, − Сынхён садится на пол рядом с диваном, прислоняясь к нему, и вытягивает ноги вперед. Часы показывают половину шестого утра.
− Зачем, Сынхён?
− Знаешь, в следующем году я хочу сняться в одном фильме. Ты засыпай. Я расскажу.
Чиён не знает, намеренно ли Чхве уходит от ответа или просто не замечает вопроса, но послушно укладывается обратно на подушку, притягивая к себе замерзшие ноги. Под одеялом ему становится тепло, и он устал настолько, что не может ничего сказать и даже открыть глаза, хотя прекрасно понимает, что ещё не спит. Привкус какао все ещё чувствуется во рту, и Чиёна совершенно не волнует то, что одеяло короткое и колючее. Он пару раз пробует позвать Сынхёна и сказать ему, чтобы тот прекратил с ним разговаривать, потому что он не хочет и все равно ничего не запомнит, но у него не получается. В голове большими сгустками расползается горячий туман, и он засыпает с мыслью о том, что уже не помнит названия фильма, в котором Сынхёну предложили роль.
Чиён просыпается сам ближе к обеду, потягивается и щурится от солнечного света, пробивающегося через неплотно задёрнутые шторы, и натыкается взглядом на Сынхёна, который спит совсем близко, прямо на полу рядом с диваном, положив голову на самый его край. Квон заламывает брови и шумно вздыхает, аккуратно встает, смотрит на Сынхёна долго и неуверенно, а затем берёт подушку, кладёт её на пол, осторожно подхватывает Чхве под руки и укладывает его головой на подушку. Сынхён морщится, переворачиваясь, но не просыпается. Чиён накидывает на него сверху одеяло, стараясь укрыть его всего, задергивает шторы до конца и тихо выходит из комнаты.
Телефон практически разряжен, но Чиён не может остановиться и бездумно открывает все приложения подряд. Ему необходимо чем-то убить время, и думать над тем, что произошло вчера, Квону кажется далеко не самым лучшим вариантом.
Мобильник коротко вибрирует в руке, и на дисплее всплывает иконка с маленьким письмом. Чиён смотрит на сообщение подозрительно и недоумённо и дотрагивается пальцем до желтого конверта.
"Где вы?"
Следующие десять минут Квон проводит, размышляя над тем, стоит отвечать Ёнбэ или все-таки нет. Потом рука сама тянется к телефону.
"Не знаю."
"Тебя похитили, что ли?"
"Можно и так сказать. Куда идет поезд рейса двадцать-двенадцать? Я там."
Телефон мигает дисплеем и выключается сразу после того, как Чиён нажимает "отправить". Зарядного устройства у него с собой, разумеется, нет.
***
продолжение в комментариях
@темы: фанфики, Кей вернулся, дарующий поп!, Секта свидетелей голого живота Топа, this is the late night show with your favorite mc yoongi
-
-
16.03.2014 в 21:55-
-
16.03.2014 в 21:57-
-
16.03.2014 в 21:58-
-
16.03.2014 в 21:59